Он замер, когда свернувшаяся слюна прилипла к его коже, а затем медленно сползла по щеке, оставляя вязкий след. Я была достаточно близко, сидя у него на коленях, и видела, как его серые глаза, гораздо более темные, чем серебро Ксана, — словно пятнистая ртуть или старый свинец, что-то металлическое и безжизненное, — затвердели от неудовольствия.

— Роджер, — позвал он приятным голосом, совершенно не сочетающимся с прижатием ножа к моей груди и ядовитым жаром в его взгляде. — Приведи сюда свою мать, ладно?

Ноэль устроился поудобнее в своем кресле, поправив меня так, чтобы я села на твердый край его эрекции, а нож тогда так сильно прижался к моему горлу, что я почувствовала кровь в форме полумесяца. Вместе мы наблюдали, как из тени вышел Роджер с миссис Уайт. Поначалу это казалось семейным: его растущая фигура всего на дюйм выше ее, долговязая рука обвила ее за талию, другая — на ее плече под волосами, словно он маленький мальчик, прячущийся за своей мамой.

И только когда слабый свет свечей бросил желтый свет на что-то с тусклым блеском в руке, лежащей на ее плече, я поняла, что Роджер держит пистолет, прижатый к виску матери.

Бледное, дрожащее лицо миссис Уайт было уродливым и трагическим, того же цвета мочи Неаполя, наполненным тем же неизбежным страхом. Я прочитала то, что она написала в ее глазах, когда мы встретились взглядами: смирение и ужас.

Она всегда знала, где-то в темном, необратимом месте своей души, что ее собственным инструментом выживания будет ее смерть.

— Я говорил тебе, что убью каждого слугу в этом доме, если ты будешь против меня, — подсказал мне Ноэль. — Кажется, начать именно так уместно.

— Ноэль, — медленно сказала я, удивленная уровнем ужаса, который я испытала. — Не делай этого.

— Убивать Мэри? — спросил он, его лицо сморщилось от легкого вежливого удивления, как будто я его обидела, но он был слишком джентльменом, чтобы это его волновало. — Да я не собираюсь.

Мой позвоночник слегка смягчился от облегчения. Я не хотела, чтобы она умерла вот так. Никто не заслуживал быть убитым сыном и мужем, теми самыми людьми, которые должны были любить ее больше всего. Это слишком глубоко отозвалось в моем сердце.

По крайней мере, я могла умереть, зная, что два человека, которые любили меня больше всего, умерли, любя меня, умерли после того, как спасли меня.

— Роджер бы сделал это, не так ли, сынок? — спросил он в разговоре.

Дрожь пронзила мой позвоночник.

Миссис Уайт всхлипнула, но Роджер лишь поправил хватку, мальчишеское лицо было частично скрыто тенями, но клин его улыбки стал еще белее в темноте.

— Был бы счастлив, — ответил он.

— К сожалению, это не совсем то, что мы планировали, — сказал Ноэль, приспосабливаясь и полез под стул, чтобы достать еще один пистолет, на этот раз старинный и настолько богато украшенный, что он казался нефункциональным.

— Ты знаешь, как пользоваться одним из них, дорогая Рути? — он спросил.

Я с растущим ужасом переводила взгляд с оружия на человека.

— Нет.

— Маленькая грязная лгунья, — радостно прокукарекал он. — Ты убила Джузеппе ди Карло из пистолета. Ой? Ты думала, что я не знаю. Я говорил тебе, что знание — это сила, Рути, и у меня есть и то и другое в избытке. А теперь вставай, как хорошая девочка, и сыграй в эту игру для нас с Роджером.

Все мое тело задрожало, когда Ноэль помог мне подняться на ноги, и я задохнулась, когда он вжал мне в руку холодный, тяжелый пистолет. Мой желудок болел от острой агонии. В глазах у меня поплыло, когда Ноэль подошел ко мне и вонзил острие ножа мне в бок над почкой. Роджер вручил матери небольшой пистолет и отошел в сторону, держа ствол оружия у ее виска.

Мы были пешками на доске в шахматной игре отца и сына. Ноэль хотел научить Роджера, что значит пожертвовать своей королевой.

— Что он этим получит? — тихо спросила я, уже зная ответ.

— Как же, моя дорогая, — промурлыкал Ноэль мне на ухо. — Он получит тебя.

Я сглотнула сердце, которое болезненно застряло у меня в горле, и попыталась удержать руки, сжимающие рукоятку пистолета.

— Что именно это за игра?

— У тебя есть возможность убить Мэри прямо сейчас, не встречая сопротивления, — объяснил Ноэль почти тонким от восторга голосом человека, находящегося под воздействием чего-то менее осязаемого, чем наркотик. Что-то сделанное из чистого, дистиллированного зла.

— А что, если я не пристрелю ее? — Я спросила.

Он цыкнул.

— Тогда твое бедное мягкое сердце станет твоей смертью, как и смертью каждого слабого существа, потому что тогда Мэри убьет тебя, чтобы спасти свою жизнь, не так ли, Мэри?

Миссис Уайт только сильнее затряслась, пот лился по ее лицу, как слезы.

— Видишь ли, Мэри знает, что нужно, чтобы добиться успеха в жизни. Она подарила мне свои хорошие годы, полный доступ к своему телу, чтобы я мог делать просто невероятные вещи, и подарила мне сына. Она много работала, чтобы прожить долгую жизнь, и я не сомневаюсь, что если ей представится возможность, дарованная твоей трусостью, она снова будет усердно работать, чтобы продлить ее.

— Я не убью ее ради тебя, — поклялась я.

Я бы не стала.

Меня не волновало, что миссис Уайт была предательницей женского рода и что она заслуживала смерти за все те ужасные вещи, которые она совершила ради Ноэля.

Я бы не запятнала свою душу, убивая женщину, даже если она была женой самого дьявола.

— Пусть будет так, — легко согласился Ноэль. — Я надеялся играть с тобой долгие годы, но этот новый раб достаточно свеж, чтобы прослужить какое-то время. У тебя не осталось никого, кто будет скучать по тебе, так что я смогу похоронить тебя в лабиринте вместе с остальными женщинами.

— Остальные женщины? — Я вздохнула, когда мое сердце начало колотиться от предвкушения.

Было ли это так?

За мгновение до моей вероятной смерти чай с наркотиками или его высокомерие наконец-то начали действовать. Собирается ли Ноэль наконец признаться в своих преступлениях?

— Забавно, не так ли? Подумать только, Александр провел столько лет в поисках ответов на вопрос о смерти своей матери, а она все время была похоронена на заднем дворе.

Злой смех Ноэля эхом разнесся по комнате с высоким потолком. Это пронзило меня, как электрический шок, восстанавливая химию моего мозга и зажигая нервы.

— Рабыни, я понимаю, — сказала я, удивленный спокойствием в своем голосе. — А твоя жена?

— Она жила в