— Вы сделали аборт? — спросил я. Вызывающая резкость, которую я напускал на себя в последние минуты нашего разговора, куда–то исчезла сама собой; ко мне вновь вернулась та умиротворенность, которую эта женщина принесла с собой.

— Нет, я родила. Я надолго уехала из города, там родила ребенка и отдала его на усыновление. После этого я вернулась домой, возобновила прежнюю жизнь и никому никогда не рассказывала о том, что произошло. Так все и тянулось следующие десять лет.

— Вам хоть было интересно? — спросил я. — Я имею в виду — что случилось с ребенком?

— Я думала об этом все время, — ответила Мэри, — каждый день. Это терзало меня, и в конце концов я не выдержала. Я пошла к Анджело и попросила его о помощи. Без него я не смогла бы найти нашего сына.

— И вы вывалили на него эту новость через десять лет после того, как все произошло… — Я покачал головой. — Не думаю, чтобы он вас приветливо выслушал.

— Он выслушал меня очень внимательно и пообещал найти мальчика, — сказала Мэри. — И позаботиться, чтобы тот вырос в хороших условиях. Но он настаивал на том, чтобы ребенок не знал, кем были его настоящие родители. Он считал, что мы лишились права называться его родителями в тот день, когда я отказалась от малыша.

— Но почему вы согласились на такое условие? — спросил я. — Тем более после того, как прошло столько лет.

— Мне было достаточно знать, где и с кем находится мой сын, — ответила Мэри. — Я сама ни за что не сумела бы разыскать его. Анджело, единственный из всех моих знакомых, обладал достаточным влиянием, чтобы справиться с этим делом. Ну а мне оставалось довольствоваться сознанием того, что мой мальчик окажется в заботливых руках.

— Такие сведения непросто раздобыть даже такому влиятельному человеку, как Анджело.

— У меня не было ничего, кроме бумаги, которую я заполнила, когда оставляла сына в приюте, — сказала Мэри дрожащим, ослабевшим голосом. — Я отдала ее Анджело, поцеловала его в щеку и вышла из бара.

— И он нашел мальчика?

— Ему потребовалось на это некоторое время, но, да, он его нашел. — Она теперь стояла между мною и кроватью Анджело, положив руку мне на плечо. — Его переводили из одной приемной семьи в другую, некоторое время он прожил в приюте далеко в провинции. Как только Анджело нашел мальчика, он устроил так, чтобы его передали в семью, жившую совсем рядом с баром.

Я поднялся и, глядя в лицо Мэри, схватил ее за руки и сжал. Возможно, даже слишком сильно.

— Продолжайте, — потребовал я.

— Через несколько месяцев мальчик покинул своих приемных родителей и переселился в бар к Анджело. И тот вырастил его, как своего родного сына. Каким он и был на самом деле.

У меня перехватило дыхание, я почувствовал, что у меня кружится голова, а земля уходит из–под ног.

— Но как он мог ничего мне не сказать? Как он мог молчать все эти годы? И как вы могли допустить, чтобы все это вот так тянулось годами, а я ничего не знал?

— Он заботился о вас ничуть не хуже, чем любой другой отец заботится о своих детях, — сказала Мэри. — И он любил вас ровно настолько, насколько способен был любить вообще. Так он давал вам понять, что к чему. Что касается меня… Я сделала в своей жизни немало ошибок. И самой главной из них, безусловно, была та, что я не сказала вам о том, что я ваша мать.

— Как же вы поступите теперь? — спросил я. — Снова исчезнете?

— А это уже зависит от вас, — сказала она. — Я оставила визитку с моим адресом и телефоном на тумбочке. Было бы хорошо нам познакомиться друг с другом, пусть даже под конец моей жизни. Но, впрочем, если вы не захотите общаться со мной, я пойму вас.

Я кивнул.

— И есть еще одна вещь, которую вы должны знать, — продолжила Мэри.

Я попытался улыбнуться — безуспешно.

— Только, пожалуйста, не говорите мне, что у меня есть братья, — неловко пошутил я.

Мэри покачала головой.

— Деньги Анджело должны быть разделены между его детьми, — сообщила она. — Всеми его детьми. Но вам он оставляет кое–что еще. Нечто такое, что, как он думал, вам будет приятно получить. То, что вы любили так же, как и он.

— И что же это? — с трудом выдавил я.

— Бар, в котором вы росли, — ответила Мэри. — Это был дом, живший в ваших воспоминаниях. И теперь он принадлежит вам.

Я уставился на нее. Потрясения последних минут лишили меня дара речи.

— Я рада, что мы наконец получили возможность встретиться, — сказала Мэри. — Ваша жизнь удалась. Ни одни родители не могли бы так гордиться своим ребенком, как мы.

Я вышел в коридор и позволил двери беззвучно закрыться за моей спиной. Нужно было предоставить моей матери несколько минут для того, чтобы она могла без помех проститься с мужчиной, которого до сих пор любила всей душой.

Лето, 1996

Когда ты и впрямь захочешь любви, ты узнаешь, что она ждет тебя.

Оскар Уайльд. «De Profundis»

Я стоял перед кроватью и смотрел на Анджело сверху вниз. Потом протянул руку, накрыл ладонью его неподвижную кисть. Казалось, что в ней не осталось жизни, лишь едва ощутимо пульсировала кровь в венах. Я на много лет отвернулся от него, позволив его ненависти к сделанному мною выбору питать мой гнев. Но все же, когда он совсем постарел и стало ясно, что приближается его последний день, я вернулся к нему. Я не желал, чтобы Анджело умер в одиночестве; во мне все еще была жива та любовь, что связывала нас на протяжении многих давно прошедших лет.

Я посмотрел на его тумбочку и с удивлением увидел четки, лежавшие, как свернувшаяся змея, рядом с кувшином, полным воды. Я взял четки и выдвинул маленький ящик. Рядом с несколькими больничными бумагами и пачкой бумажных салфеток лежал старый потрепанный бумажник. Я взял его и включил ночник на стене. Внутри не оказалось ни денег, ни кредитных карточек, ни какого–нибудь удостоверения личности. Это был идеальный пример бумажника гангстера — ни намека на какого–то определенного человека или место. Я открыл пластиковую вкладку для фотографий. Внутри оказалось три маленьких снимка — только женщины. Первую я знал — это была Изабелла. Вторая — молодая Мэри в черном костюме и белой шляпке, улыбающаяся в ярком свете давно минувшего летнего дня. Я перевернул очередную вкладку, чтобы увидеть последнюю фотографию. Это оказался портрет моей жены, Джанет. Я долго смотрел на ее милое улыбающееся лицо и вдруг вспомнил одну вещь, которую Анджело сказал мне, когда мы обедали с ним за неделю до того, как его положили в больницу. «Каждый гангстер рано или поздно допускает ошибку, которая обходится ему гораздо дороже, чем выигрыш, который он рассчитывал получить в результате своего поступка, — сказал он мне. — Я допустил такую ошибку с тобой. Это случилось той ночью, в комнате над баром. Случилось то, чего не должно было случиться».