– Ну бы их псу под хвост, такой кладезь и такую победу! – без обиняков отвечал я, вместо того чтобы состроить умудренное жизнью лицо и важно кивнуть в знак согласия. – Все, что мы делали в том рейсе, это сначала удирали от Кавалькады, а после того, как она нас перехитрила, – пытались вернуть себе то, что принадлежит нам по праву. Ради чего нам пришлось перевернуть вверх дном Великую Чашу и нарушить столько законов, сколько их не нарушил сам дон Балтазар, когда отобрал у нас бронекат и груз. Если мы и извлекли из этой истории какой-то опыт, это явно не тот опыт, который тебе нужно перенимать. Разве только в качестве назидательного примера, чтобы ты сам не допускал в будущем подобных ошибок.

– И все-таки для меня было бы честью проделать с вами путь от Аркис-Сантьяго до Гексатурма, – не унимался Дарио, наотрез отказываясь соглашаться с моей точкой зрения. – Одно дело – читать о чьих-то подвигах и совсем другое – слышать о них от тех людей, которые их совершали. Вот скажите, сколько раз за вашу жизнь вы встречались в хамаде со змеями-колоссами?

– Да разве я их считал? – усмехнулся я. – Но три-четыре раза в год мы с ними, наверное, сталкиваемся.

– Ага! – оживился Тамбурини-младший. – Звучит неплохо! Стало быть, у нас есть реальный шанс встретить змея-колосса в этом рейсе?

– Теоретически такой шанс вполне реален. Так же, как шанс наткнуться на вакта, – обнадежил я жаждущего приключений парня. Хотя, в отличие от него, меня не радовала такая перспектива и я молил, чтобы этого не случилось. Мне не хотелось связываться ни со змеями-колоссами, ни с вактами даже при нашем нынешнем вооружении.

– Отлично! – блеснул глазами отпрыск главы ордена. – Пусть только появятся – у нас есть чем им ответить! Не затем ведь на «Гольфстриме» стоит столько орудий, чтобы мы боялись каждой встречной твари. Кому здесь и надо боятся, так это им, а не нам. Я правильно говорю, господин шкипер?..

Тому, кто видел Пуэрто-Риканскую бездну, провал в Бискайской долине покажется просто смехотворным. Взрослый змей-колосс и личинка мухи – вот самое точное сравнение для этих двух разломов. Последний протянулся лишь на десяток километров у самой границы Атлантики – вдоль подножия Европейского плато – и был настолько безвестен, что у него даже отсутствовало название. На карте рядом с ним стояла лишь одна отметка – его предполагаемая глубина: две тысячи – две тысячи триста метров. Да и этот замер был сделан очень давно, так что сегодня он мог не соответствовать действительности.

Впрочем, даже этой скупой информации было достаточно, чтобы понять: для наших целей Бискайская пропасть вполне подходит. Она по праву могла называться бездонной, поскольку лучи солнца не достигали ее дна и оно терялось во мгле. К тому же рядом с отметкой глубины не стояло условное обозначение, что в разломе есть иногаз. И если его не было там поныне, значит, это место не служило кормушкой для вактов, которые могли бы спуститься в провал и наткнуться на сокрытые нами в нем улики.

Разгрузка и сброс мусора с отвесного склона заняли у селадоров весь день. Трехсоткилограммовые стенки разрезанных контейнеров следовало сначала положить на тележку, затем вытолкать ее по грузовому трапу из трюма на палубу, а с палубы – скатить по сходням на землю. Я не рискнул остановить истребитель слишком близко к краю провала, и перед тем, как отправить в него фрагмент артефакта, тот приходилось буксировать на тележке еще около ста шагов. После чего табуиты дружными усилиями опрокидывали ее набок и, довольные, наблюдали, как обломок столпового металла, ударяясь о камни, с грохотом падает вниз и исчезает в непроницаемом мраке.

А мы с экипажем тем временем отдыхали от трудов праведных, свято соблюдая закон перевозчиков, который гласил: погрузочные и разгрузочные работы – обязанность клиента, а наш долг состоит лишь в том, чтобы его богатство благополучно добралось до места назначения. Дабы не мешать табуитам, мы разбили бивак с теневой стороны «Гольфстрима» и предались блаженному ничегонеделанию, попивая портвейн и поедая подаренные нам в дорогу «райские» деликатесы, от которых лишь Физз почему-то брезгливо воротил морду.

Кстати о портвейне, чей вкус восхитил нас еще в первый день нашего пребывания в Гексатурме. Главный секрет этого напитка, делающий его изысканнее и крепче лучших вин Аркис-Капетинга, был на удивление прост. На его производство шел виноград, выращенный только под куполами «Инфинито». А само вино крепилось затем до нужной кондиции чистым спиртом, получить который нынче можно было также лишь в храме Чистого Пламени и больше нигде.

Узнав про эту подробность, де Бодье пригорюнился. Его мечта открыть в будущем свой винодельческий заводик, чтобы создавать на нем вина по рецептам табуитов, пошла прахом. Огонь являл собой неотъемлемую часть технологии возгонки и очистки спирта, без которых использовать тот для производства крепленых вин было нельзя. Ладно хоть гранд-селадор сдержал свое слово и за те дни, что мы гостили на станции, показал нашему механику внутренности Неутомимого Трудяги, а также «черную грязь» из контейнеров Макферсона. Приобщение Гуго к великой тайне повергло того в эйфорию и заставило забыть о винодельческих прожектах. Разве что когда Сенатор вкушал портвейн, после каждого выпитого стакана он качал головой и издавал печальный вздох, вспоминая невзначай о несбыточных светлых грезах…

В обратный путь «Гольфстрим» двинулся, став легче почти на шестьдесят тонн, и потому катился заметно резвее, нежели груженый. Тамбурини-младший продолжал всматриваться в даль с марсовой мачты, но так и не видел ни змеев-колоссов, ни вактов, ни вообще сколько-нибудь достойной цели для наших орудий. Что ж поделать – самый что ни на есть настоящий край света. Вон они, склоны Великого Восточного плато: тянутся по левому борту нескончаемой стеной и видны невооруженным глазом. Все, что здесь можно обыскать, давно обыскано вплоть до границ Брошенного мира, и все ценное, что при этом было найдено, вывезено отсюда еще пару веков назад.

Зверье также не жаловало бесплодные окраины мира. Оно обитало в основном там, где приходящие из Антарктики ливни сбирались на склонах плато в бурные потоки, а затем стекали вниз, заполняя мутной водой впадины и котловины – места традиционного водопоя атлантической фауны. По пути в Бискайскую долину мы не наткнулись ни на одно такое место. И теперь, возвращаясь в Гексатурм по собственным следам, я мог бы даже заключить с Дарио пари насчет того, что в этом рейсе нам вряд ли посчастливится увидеть тварь крупнее обычной змеи или черепахи.

Хороший выдался рейс, что ни говори. В эти дни я, Долорес, Гуго и Физз практически вернулись в старые добрые времена, когда мы были по-настоящему свободны и колесили по миру, зная, что в любом из его уголков нас встретят как друзей. И сколько теперь осталось таких уголков? Раз-два и обчелся. Но как бы то ни было, они еще существовали, а значит, не все для нас было потеряно…

Так думал я, вращая штурвал и приближая тот час, когда на горизонте вновь покажутся башни Гексатурма, который сегодня мы имели право называть своим домом и убежищем. Думал и не знал, что на самом деле единственное убежище, которое у нас осталось, находилось здесь, на «Гольфстриме». И что некогда неприступная крепость табуитов больше не могла служить нам защитой…