из деревни не выкуришь. — Маляриху трясло. — Магдалена — жена Запоточного, не понимаю, чего ты здесь торчишь? — обрушилась она на меня еще яростней. — Ишь приехал! Поздно спохватился! Ты… — Она кичливо вскинула голову, — бродяга. Бездельник…

Не знаю, почему она вспомнила вдруг Бездельника, но у меня и вправду есть с ним нечто общее. Согласитесь, не легко было сказочному Бездельнику перебить воинство злой ведьмы, одолеть трех драконов и лишить могущества Железного Монаха, но насколько труднее оказалось вырвать Магдалену из-под власти Запоточного и ее матери. В отличие от Бездельника я не мог прибегнуть к помощи волшебной сабли. Вместо нее у меня была лишь чистая совесть, решимость да безграничная любовь к Магдалене, ради которой я не пожалел бы самой жизни.

С уходом разъяренной Малярихи наше положение предстало предо мной во всей своей жестокости. Кто знает, не разлучены ли мы с Магдаленой навсегда? Из последних сил борется она за жизнь в доме Запоточного. Но пути туда, словно в заколдованный замок, мне заказаны. А мои попытки что-нибудь предпринять с приездом в Лештины потеряли всякий смысл. Рушились все мои надежды.

Мне хотелось в последний раз взглянуть на Магдалену, но Запоточный не позволил. Разумеется, я мог бы силой ворваться в дом, но учинять скандал у смертного одра Магдалены казалось мне кощунством. Хозяйка корчмы проводила меня к дому Запоточных, однако внутрь меня не пустили. Тогда я решил взглянуть на Магдалену хотя бы в окно, но окна были тщательно занавешены. Совершенно очевидно: умри она — и мне не позволят взглянуть на нее даже в гробу. Я уж подумал, не подкупить ли мне могильщика, чтобы он ночью тайком откопал тело: на что только не решаются люди с отчаяния!

Поразмыслив, я убедился, что ничего другого мне не остается.

Вдруг в корчму вбегает мой мужичок. Белый как мел, заикаясь, он сообщает, что уже послали за попом.

Мужики в корчме закивали головами, дескать, конца следовало ожидать, я же, не теряя надежды, вышел вслед за гонцом.

На улице спрашиваю, как он считает — не поможет ли мне святой отец повидать Магдалену. Мужичок охотно взялся проводить меня к дому приходского священника. Я ухватился за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.

Священника мы застали еще дома.

Он принял меня чрезвычайно радушно и, сочувственно выслушав, принялся отечески утешать.

— Я и сам скорблю о Магдалене, — сказал он, — добрая и набожная она женщина.

Разговаривая, он продолжал собираться, и я ждал его стоя. Как ни торопился святой отец, а все же не забывал меня утешать и признался, что ему одному поведала Магдалена о своей нелегкой жизни.

— Велика и сильна была ее вера, — добавил он.

Затем он взял со стола молитвенник, скрещенными руками прижал его к груди и, прикрыв глаза, зашептал:

— Да не оставит ее господь своей милостью. Да облегчит ей душу в царствии своем. Да вознаградит всевышний ее доброту. Да воссияют ее смиренность и богобоязненность, яко звезды на небесах. Да не отринут ангелы чистоту ее и любовь. Да низойдут ее человечность и вера в сердца наши, дабы не таились в них отныне и присно жестокость и безбожие. Аминь.

Он кончил, и мы тотчас вышли. Священник торопился к Магдалене, чтобы дать ей последнее причастие. Твердым шагом человека, проведшего полжизни в скитаниях, я шел рядом в надежде уловить хотя бы последний взор Магдалены.

Как ни был я тверд духом, в последнее время уныние все больше и больше овладевало мной. Как могу я лишиться Магдалены?! Возвращаться без нее в родные края было бессмысленно. Уж лучше опять колесить по белу свету: что ни день — новый город или село. С севера влечет юг, на востоке привлекательным кажется запад. Так и скитаться до конца своих дней, авось все забудется. Но какие бы муки ни выпали на мою долю, ни за что не полосну себя ножом по жилам и не суну голову в петлю. Надо выдержать, стиснув зубы, надо пройти через все испытания. Пусть ноша тяжела — я не стану роптать.

И лишь одного желал я всей душой — чтобы промыслом господним Магдалена и после смерти ниспосылала людям зерна благословения и чтобы, когда пробьет и мой смертный час, встретила меня, как мне грезилось, с мерами, полными зерна.

Духовник с достоинством ступил в дом Запоточного и с таким же достоинством остановился посреди горницы, где лежала Магдалена.

Я вошел вместе с ним и тотчас заметил, что это вызвало у присутствующих недовольство.

Горница была набита битком; как и следовало ожидать, съехались ближайшие родственники с той и другой стороны. Среди них я узнал сестру Яно — на днях она приезжала вместе с фельдшером. Были здесь также Йожка Грегуш из Вышнего Кубина и родители Магдалены.

Во избежание недоразумения священник молвил, указывая на меня:

— Я привел его, ибо не подобает вам враждовать друг с другом.

Все сторонились меня как прокаженного. Только Грегуш да отец Магдалены подошли, чтобы поздороваться со мной. Старый Малярик взял меня под руку и хотел было подвести к больной, но Запоточный преградил нам дорогу. Он так стиснул зубы, что желваки двигались на его скулах.

— Негоже, сынок, лезть на рожон, — сказал ему Малярик.

— Я здесь хозяин, — отрубил Запоточный, — незваных нам не надо.

В разговор вмешался священник. При всей его незлобивости грубость Запоточного возмутила его. Я это почувствовал.

— Такова воля божья, — проговорил он.

— Это мой дом, и здесь закон — моя воля, а не божья.

Услыхав эти слова Запоточного, священник побледнел и в сердцах пригрозил лишить его благословения.

— Обойдусь, — огрызнулся Яно. — Вас к Магдалене звали.

Священник едва сдержался, чтобы тут же не покинуть дом.

У отца Магдалены глаза покраснели от горя. Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не потерять самообладания.

Наконец священник склонился к Магдалене, дабы исполнить свой печальный долг.

Мы отошли в сторону и молча стали ждать; когда священник поднялся, все, неслышно ступая, снова приблизились к умирающей.

Уходя, духовник бросил Запоточному:

— Не из желания укорить скажу — ты свел ее в могилу.

Магдаленина мать заплакала навзрыд, она то теребила концы платка, который был у нее на голове, то в отчаянии совала пальцы в рот. Грегуш из сочувствия к ней принялся ее утешать.

А я никак не мог отделаться от мысли, что старуха опечалена не внезапной смертью Магдалены, а тем, что с кончиной дочери она лишится зятя-богача.

Присутствующие в комнате с участием и жалостью смотрели на Магдалену.

Магдалена беспокойно поворачивала голову, металась на подушках, не находя себе места. Вдруг она