Я медлю. Он сжимает мою руку неуклюжей артритической хваткой и с размаху припечатывает к тележке. Мы пускаемся в путь, развозим по кабинетам тридцать приказов. Посланники Господа, незаметные и неотвратимые.

А потом я еду на вечеринку, искать Дика.

Пайнмартинский холм длин и зелен. Это настоящий, основательный холм, довольно крутой, хотя дорога и идет вдоль склона. Вся прелесть в виде, который словно бы ускользает у тебя из-под ног. Скоро я замечаю у дороги старомодные фонари, а слева большой современный дом, полный веселых людей – дом на сваях. Подъезжаю к садику с фигурно подстриженными деревьями. Машина не моя; ее заказали для кого-то другого, но я умыкнул ее вместе с равнодушным шофером, и если человек, для которого ее заказали, узнает о случившемся, он почти наверняка предложит мне пользоваться ею сколько угодно. В «Брэндон-клубе» были так рады моему приезду, что бесплатно поселили меня в номер и пригласили в спа-салон. Мне удалось часок поспать, пока почтенная дама обдирала мой эпидермис и рассказывала про семью. На вечеринку я решил надеть вторую рубашку – ту, что из голубиной шерсти, размягченной во рту специально обученного и дезодорированного гиппопотама-альбиноса (она лучше смотрелась с ботинками, чем прошитая детскими волосами). Несколько минут я возился с манжетами, пока до меня не дошло, что пуговица соединяет две части рукава подобно запонке. Мило.

Дверь под номером сто пятьдесят четыре открыта, внутри множество людей снимают пальто и роняют шарфы. Дети Компании – или, быть может, ее прислужники – не отказывают себе в одежде и камушках. Я вхожу. Извилистый коридор приводит меня в просторную гостиную, благоухающую альпийской свежестью. За террасой наверняка начинается отвесный склон. Интерьер приглушенных тонов, мебель дорогая и разномастная. Низкие столики заставлены всякой всячиной: панцирями броненосцев (в них подают оливки), чучелами рыб фугу с позолоченными иглами – их предназначение неясно, но они ужасно колючие. Образцовый дом.

Любую ситуацию можно решить мириадами способов. (Вообще-то нет. Мириада – это десять тысяч в греческой системе счисления, которая основана на алфавите и в свое время здорово попортила жизнь Архимеду. Сколько всего он бы наизобретал, будь в его распоряжении десятичные дроби! Мы бы сейчас передвигались на летающих машинах и грели воду для ванн домашними термоядерными реакторами. А может, говорили бы на латыни и жили на пепелище Греко-Римской Ядерной Зимы. Как бы то ни было, из любого положения есть несколько выходов.) Я могу подойти к Дику Вошберну и протянуть руку. Рядом будут Бадди Кин, Рой Массаман и Том Линк; Дик почти наверняка ее пожмет. Но Бадди и компания считают меня важной птицей (даже плотоядным птеродактилем), и мне бы не хотелось разрушать эту иллюзию. Если они увидят меня рядом с Диком – если я подойду к нему и пожму руку, как это сделал бы Гонзо, – истина неизбежно всплывет на поверхность. Я вступлю в непосредственный конфликт с его чувством превосходства, а оно у него развито будь здоров – многочисленными увольнениями неугодных сотрудников и дорогими покупками. В жестком, прямом противоборстве с Диком Вошберном я потерплю поражение. По меркам Хавиланда, он бесконечно круче и опаснее меня.

Можно попросить кого-нибудь нас познакомить, но все думают, будто я уже знаю Дика Вошберна. Такое поведение смутит народ и приведет к тем же нежелательным открытиям. К счастью, я хитер. Поздороваться с могущественным и уверенным в себе начальником, с которым ты якобы знаком, – задача не из легких. Я прикинул разные варианты действий, но в любом случае я произведу жалкое впечатление. Проблема – тупик и засада. Пусть ее решает сам Вошберн.

Если посмотреть сверху, комната представляет собой неровный овал. Он заставлен столами и стульями. Вечером здесь станет темно и прохладно, будет пахнуть сигарами и пролитым мохито. На ковре останутся следы сотен элегантных туфель, а на свинцовом хрустале – дорогая помада и ДНК высокопоставленных чиновников. Письменный стол у входа в столовую еще будет пахнуть духами, потому что через него перегибается, поправляя галстук своему собеседнику, женщина с пронзительным смехом – перед выходом из дома она пшикнула духами в декольте (так в семнадцать лет научила ее мама). Ну а пока здесь шумно и весело. Если немного ускорить происходящее, станет заметно, как люди, подобно тучам, клубятся вокруг важных фигур, и самая большая туча собралась вокруг господина Вошберна. Его присутствие определяет расстановку сил в комнате; шорох его крыльев вызывает землетрясение у бара и поднимает волны рядом с шезлонгами у выхода в патио. Ричард Вошберн привык быть центром циклона, однако сегодня он не один. Что-то неладно, в плавном течении его жизни происходят непонятные пертурбации. По ворсистому полу перемещается другой эпицентр, еще одна зона высокого давления. Быть может, это торнадо. Зарождающийся ураган. Пролетит он мимо или сожрет Дика целиком? Вероятнее всего, он лишь усилит его могущество и расширит владения, однако может и представлять угрозу. Как бы то ни было, игнорировать его нельзя. Вот почему он проталкивается сквозь толпу ко мне и протягивает руку, готовясь произнести большое и значительное приветствие.

Тут глаза Дика Вошберна распахиваются. Я тоже чувствую перемену и примерно догадываюсь, что случилось, хотя еще не успел обернуться. Если мое прибытие было подобно тропической буре, налетевшей на райский остров Дика с теплым климатом и регулярными осадками, то это больше похоже на приход Моисея к берегам Красного моря. Ветра и течения замедляются, утихают вовсе. Событие исторической важности. Из коридора доносится странный и смутно знакомый звук. Звяканье туфель с железными набойками.

– Привет, Гумберт! – немного визгливо говорит Диковошь. – Безумно рад тебя видеть!

Интересно, бывал ли Гумберт Пистл на званых вечерах или пришел впервые? И зачем он тут? Может, Диковоша хотят повысить. Или Гумберт хочет сожрать его живьем.

– Ричард! – восклицает Гумберт Пистл. – Что ты, я не мог пропустить такой вечер. Но я отвлек тебя от гостя. – Не от гостей, а от гостя, то есть от меня. Гумберт Пистл протягивает мускулистую руку. Вторая (возможно, протез) благожелательно засунута в карман брюк, от чего Пистл выглядит слегка помятым, но костюм пошит так безупречно (несомненно, Ройс Аллен до последнего стежка шил его сам, из чистейшей крайней плоти бронтозавров), что вид у него просто до ужаса расслабленный.

– Я Пистл, зовите меня Гумберт…

Я узнаю строчку – так же он представлялся нам на встрече в Гаррисбурге – и выдаю продолжение:

– Пистл от слова «пистоль»…

Он секунду медлит и договаривает:

– Пистоль – это оружие…

– Ну разве не обидное имечко?

Теперь все внимание Гумберта Пистла сосредоточено на мне, и его взгляд тяжелым валуном давит мне на грудь. Воцаряется мертвая тишина, только какой-то недотепа выбрал этот момент, чтобы закончить предложение словами «… жалкий членосос!». Он умолкает и прячется за урну. Я бы его пожалел, но сейчас занят излучением добродушия и безобидного, веселого, предприимчивого тонкошейства.

Дик Вошберн несколько раз меняется в лице и выглядит так, словно вот-вот шлепнется в обморок. Я запоздало вспоминаю, что Гумберт Пистл – Übermann[14], главный игрок. Вряд ли он часто слышит, как его передразнивают подчиненные. Вероятно, последний человек, который это сделал, теперь чистит туалеты. У него один глаз и изъясняется он отрыжками, потому что Пистл-зовите-меня-Гумберт вырвал ему гортань. Сделай вдох. Проверь выходы. Нахамишь не вовремя – считай, тебе конец. Но Гумберт Пистл оглушительно хохочет и хлопает меня по спине: