– Это микроинфаркт. Мы понаблюдаем за ним несколько дней…

Сквозь пелену в глазах Ланц попытался рассмотреть место, где находился. Белый потолок, стены, люди в белых костюмах, рядом с ним капельница и какой-то аппарат, издающий ритмичный писк…

«Я в клинике!»– тревожно заключил он.

– О-о, вот посмотрите-ка, он уже пришел в себя,– сказал все тот же мужской голос.– Это хороший знак!

– Ланц, как ты себя чувствуешь?– наклонившись над мужем, спросила Хелен.

Ланц с трудом рассмотрел знакомые черты, но смог только шевельнуть бровями.

Постепенно приходя в себя, он ощутил какую-то тревожную пустоту в мыслях. Что-то скрывалось за ней и не давало покоя. Обрывки воспоминаний мелькали в голове и неожиданно, сами собой сложились в единое целое: «Я – банкрот!» Эта мысль, как пуля, ударила в висок. Голова закружилась, в глазах помутнело, внутренняя дрожь пробежала по телу, и он снова отключился.

***

Дьюго пролежал в клинике недолго. Вскоре его перевели на домашнее наблюдение. Под присмотром жены и младшей дочери Ланц медленно приходил в себя, однако все больше погружался в мрачные переживания своего безнадежного положения. Хелен напряженно молчала, и Ланц не решался заговаривать с ней.

Однажды вечером, когда жена пришла сменить постель, Ланц коснулся ее руки мягко и осторожно и бессильным голосом произнес:

– Хелен, мы потеряли все… Но, умоляю, не оставляй меня…

Но отчаяние и раскаяние в его глазах не тронуло сердца Хелен. Первостепенной задачей для нее было защищать то, что имела она и ее дети. У нее были силы самой подняться из ямы, которую вырыл Ланц. За неделю, которую муж пролежал в клинике, она подала заявление в полицию о факте мошенничества, открыла новый счет в банке и, как могла, продолжала вести дела, обеспечивая доход на следующий сезон.

В свои сорок четыре года Хелен впервые поняла, что она всегда была единственной, кто мог обеспечить достойное будущее своим детям, не счетом в банке, а верой в их мечты и возможности. Она начинала новую жизнь, без Ланца Дьюго, без чувства вины и долга, с нелегкой надеждой на успех своего предприятия.

– Софи, дорогая, просыпайся, тебе в колледж. Ты забыла, что у тебя сегодня очень напряженный график?– обратилась Лили к крестнице, заглядывая к ней под одеяло.

София недовольно поежилась и протерла глаза пальцами.

– А еще тебе прислали разрешение на замену паспорта. Ты не объяснишь тете, что это за новость?

Девушка вмиг проснулась, вытянулась во весь рост и сползла с постели на ковер.

– Я решила сменить фамилию,– призналась София и сладко зевнула.– После того, что услышала о себе от собственного отца, я почувствовала, что должна что-то поменять в своей жизни. Я начала с фамилии.

Лили удивленно изогнула свою тонкую светлую бровь и неодобрительным тоном поинтересовалась:

– И чью же фамилию ты возьмешь?!

– Тетя, ты меня удивляешь: неужели не догадываешься?

– Я боюсь догадываться…

– Брось, конечно, это фамилия одной прекрасной семьи – нашей с тобой семьи – Мэдисон.

– Конечно, София Мэдисон звучит лучше, чем София Дьюго, но…

– В сто раз лучше!

– Я очень рада, что ты выбрала эту фамилию,– напряженно проговорила Лили,– а о твоем решении знают родители?

София смутилась, но твердо ответила:

– Маме я сообщу немного позже. Не думаю, что она будет против. А отцу, по-моему, сейчас абсолютно наплевать на меня и на мое решение…

София виновато отвела глаза от пристального взгляда крестной, ощущая, что та хоть и молчит, но не согласна с ее позицией и осуждает за своенравность. Но решение уже было принято, и отступать назад не позволяла гордость.

В один из дней, когда на лекции по праву София услышала о свободе выбора имени и фамилии совершеннолетними людьми, она без сомнения сделала запрос на смену фамилии. В тот момент отчаянная злость к собственному отцу заглушила все чувства вины и долга, которые мелькали где-то на заднем плане. Все, что хотела девушка, – это избавиться от всего, что могло связывать ее с родом Дьюго.

О болезни отца София узнала через три дня после случившегося, и где-то глубоко в душе она сочувствовала ему. И все же непреодолимая пропасть разделяла ее теперешние чувства от тех, которые она испытывала к отцу до того, как тот перешел все границы. Появилось суровое равнодушие и безжалостность. Совесть боролась со здравым смыслом, но что-то оборвалось внутри и не позволяло проявить великодушия и даже снисхождения.

София плотно занялась учебой, с головой ушла в подготовку к сдаче необходимых предметов экстерном. Она упрямо ставила перед собой цель: во что бы то ни стало справиться со всеми трудностями на пути к желанному будущему, которое навсегда разорвет связь с Эль-Пачито. И чувство вины за безразличие, черствость к отцу отступило на второй план.

За время подготовки к поступлению в университет София замкнулась на себе, на учебе, создала собственную реальность и не выходила за ее пределы. Это с беспокойством отмечали Харды. Но они проявляли чуткость: не навязывали своего мнения, были терпимы к странностям девушки, уважали ее свободу и самостоятельность. И София это чувствовала и старалась компенсировать свое «душевное отсутствие» редкими вспышками энтузиазма, беседами за ужином, вдохновенными рассказами об учебе и дальнейших планах, но после каждого откровения ощущала себя опустошенной как выжатый лимон. Как бы София ни загружала себя учебой, она все еще болезненно переживала за мать и сестру.

Когда в марте завершился первый этап экстерната, София не выдержала и решила выяснить свои отношения с отцом и расставить все на свои места. «Если он и сейчас проявит свою черствость и неуважение ко мне, я больше не позволю чувству вины съесть меня заживо. Я дам ему выбор – или я, или его принципы!»– решительно мыслила София, набирая домашний номер.

– Слушаю,– ответила Хелен.

– Мама, здравствуй…

– Софи, как долго я тебя не слышала!– обрадовалась та.

– Я тоже очень соскучилась…

Неловкое молчание дочери в трубке навело Хелен на мысль заговорить о делах фермы. София внимательно слушала грустный голос матери и не осмеливалась перебить, чтобы, наконец, освободиться от гнетущих мыслей.

– Я заговорила тебя? Нет? Ты знаешь, но нам кое-кто помогает…

– Хорошо, что есть такие друзья,– кивнула София, зная, что брат оплачивает половину счетов фермы.

– Тебе плохо?– догадливо, с тоской в голосе спросила Хелен.

– Нет, мама, я… ну… у меня все хорошо. Учеба продолжается, экзамены и практические работы сдаю по плану. Еще немного, и я стану студенткой университета…

– Я не спрашиваю об учебе. Уверена, там у тебя всегда порядок. Что с тобой происходит? Лили очень тревожится за твое здоровье, говорит, что ты, как потерянная… Ты хорошо питаешься? Тебя никто не обижает?