в послевоенный сталинский период, содержали все более и более развернутые положения о процессах консолидации наций в условиях советского строя, об усилении их взаимосвязи и взаимозависимости, перераставших в «подлинную многонациональную экономическую и культурную социалистическую общность»[1384]. Уже в 1951 году И. Е. Кравцевым было введено в научный оборот положение о том, что «в нашей стране сложилась невиданная в истории общность людей – советский народ»[1385]. Он трактовался как содружество классов и национальностей, имеющих единую систему хозяйства, единую систему государственной жизни, единые же идеологию, цель, партию, отечество. Н. И. Матюшкин писал в 1953 году, что появившаяся в СССР «новая, никогда прежде не виданная общность людей – общность межнациональная, международная», знаменует подготовку предпосылок для слияния наций в высшем интернациональном единстве[1386].

Характерно, что и в вопросах о судьбах национальных языков позиция И. В. Сталина нередко воспринималась, скажем, левее той, которая заявлялась им в публикуемых текстах. В. М. Молотов, например, уверял на склоне лет: Сталин «считал, что когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел, – главным языком на земном шаре, языком межнационального общения, станет язык Пушкина и Ленина»[1387]. Ведущий советский ученый-нациолог 1950-х годов М. Д. Каммари интерпретировал известный сталинский труд о языкознании также с «уклоном влево». Русский язык, «обогащенный достижениями великой ленинско-сталинской эпохи, – писал он в 1951 году, – будет, безусловно, одним из наиболее богатых и выдающихся зональных языков, мощных средств межнационального общения и сыграет большую роль в создании будущего единого мирового языка, в создании его основного словарного фонда и грамматического строя»[1388]. Стремление всемерно расширить влияние русского языка как одного из мировых языков стало заметным сразу же после окончания Второй мировой войны. Например, были закрыты научные журналы, издававшиеся в нашей стране на иностранных языках и пропагандировавшие достижения советской науки за рубежом. В оправдание этой акции выдвигался следующий аргумент: «Печатая свои работы на русском языке, мы заставляем иностранных ученых уважать Великий русский язык – международный язык эпохи социализма»[1389]. В общественное сознание настойчиво внедрялась мысль о том, что русский язык «стал в полном смысле этого слова вторым родным языком для каждого из народов Советского Союза», что он «становится вторым родным языком для освобожденных народов стран новой демократии, Китайской Народной Республики»[1390].

Противодействие ассимиляции – контрреволюция?

Внесение вклада в решение языковой проблемы при переходе от капитализма к социализму и коммунизму в начале 1950-х годов позволяло с большей определенностью намечать перспективы «окончательного» решения национального вопроса. Устоять перед соблазном форсировать интеграционные процессы в национальной сфере Сталину было, видимо, нелегко, ибо революционер он на то и революционер, чтобы форсировать все и вся. В данном же случае можно было и на высший авторитет опереться. Предупреждал же Ленин, что социализм есть «гигантское ускорение» сближения и слияния наций[1391], а пролетариат «не только не берется отстоять национальное развитие каждой нации, а напротив, предостерегает массы от таких иллюзий»[1392]. Сталин, как известно, любил повторять в нужный момент: «Против Ленина – не пойдем!»[1393].

По крайней мере, рассмотрение в Верховном суде СССР дела группы лиц, связанных с работой Еврейского антифашистского комитета (май – июль 1952 г.), продемонстрировало, что выступать за развитие национальных культур в СССР в определенных случаях становилось уже просто небезопасно. По сути дела, устанавливалось, что расцвет социалистических наций в его единственно правильной и законной интерпретации никоим образом не должен означать сопротивления ассимиляции, а тем паче борьбы против нее. Последнее расценивалось уже как преступление. Убедиться в этом позволяет диалог между генерал-лейтенантом юстиции А. А. Чепцовым (председателем Военной коллегии Верховного суда СССР) и И. С. Фефером (поэтом, бывшим секретарем ЕАК, одним из подсудимых по «делу ЕАК»):

Чепцов: …Борьба против ассимиляции и составляет несуществующую еврейскую проблему, которую пытался разрешить ЕАК. Это правильно?

Фефер: Да, верно… Но в тот период я часть того, что мы делали, не считал националистической работой. Я, например, не считал, что противодействие ассимиляции является националистической деятельностью.

Чепцов: Вы пришли в «Эйникайт»[1394], чтобы бороться против ассимиляции за культурную автономию евреев?

Фефер: Нет, за рост еврейской культуры.

Чепцов: Но это тоже националистическая задача.

Фефер: Я тогда это не считал националистической задачей.

Чепцов: А борьба против ассимиляции, что это такое? Значит, вы вели с самого начала антисоветскую деятельность.

Фефер: Националистическую деятельность…

Чепцов: Что вы поправляете. Всякая националистическая деятельность есть антисоветская деятельность[1395].

Л. М. Квитко, проштудировав в тюрьме труды Ленина и Сталина по национальному вопросу (а этим, как видно из материалов «дела ЕАК», усердно занимались и подследственные и следователи) и оценив свою роль в развитии национальной и интернациональной культуры в СССР, пришел к заключению, которое не вызвало никаких поправок председательствующего, других членов суда, и, видимо, могло вполне удовлетворить самого Сталина. Это заключение, которое по своей претензии на глубину обобщения и категоричность можно назвать законом, гласит: «Еврейская культура была нужна, как нужна была и литература всех национальных меньшинств для того, чтобы к известному периоду подготовить массы на их родном языке к ассимиляции»[1396].

Как видно из диалогов в Верховном суде СССР, «законные» представления о расцвете национальной культуры стали весьма своеобразными, превратившись в полную противоположность изначальному смыслу слова «расцвет». Представления о национальной культуре как таковой у А. А. Чепцова, скорее, соответствуют ваганяновской формуле, гласящей, что лишь «через уничтожение национальной культуры может быть достигнута подлинная общность культуры для всего общества»[1397]. Фактически эта же мысль звучит и в выступлении сталинского соратника Л. М. Кагановича, осуждавшего на июльском (1953 г.) Пленуме ЦК КПСС националистическую деятельность Л. П. Берии. «В результате осуществления нашей политики по национальному вопросу, – говорил он, – на основе победы единого социалистического уклада в народном хозяйстве, мы создали новые социалистические нации. Эти социалистические нации нужно все больше и больше объединять для их расцвета, а не противопоставлять. Берия вел к разъединению наций»[1398].

Некоторые ученые, доказывая, что Сталин не был сторонником слияния наций и не мог проводить такой политики[1399], приводят в доказательство сталинскую же отсылку к ленинской работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме», где содержится указание на то, что национальные различия «будут держаться еще очень и очень долго после осуществления диктатуры пролетариата во всемирном масштабе»[1400]. Отсылка эта не должна бы никого вводить в заблуждение. Речь у В. И. Ленина идет о национальных различиях, а не о нациях как таковых. Между тем, очевидно, что историческое время существования тех и других не совпадает. Иначе говоря, Ленин лишь констатировал, что придет время, когда наций не будет, а национальные различия