Ветер шуршал пожелтевшими листьями на ветвях деревьев. Этот звук был похож на радиопомехи. Где-то среди шума твой старик. Я пытался поверить в это. Я пытался расслышать голос отца, который говорил мне… что? Что ему было жаль? Что он все понял? Что он гордился мной? Что это нормально — чувствовать тоску по отцу? Что мы все ее чувствуем и что эта тоска — часть тяжелой мужской доли? Все это были мои выдумки — но, уходя с кладбища, я тешил себя ими.

Я попрощался с ребятами из «Пабликанов». По многим причинам в этот раз было намного тяжелее сказать «прощай», чем много лет назад.

— Когда ты вернешься? — спросили они.

— Не скоро, — сказал я печально.

— Не пропадай на этот раз.

— Я не пропаду, — пообещал я. — Не пропаду.

Я пообещал редакторам сдать статью про Манхассет к концу недели. Перед тем как сдать ее, осталась еще одна вещь, которую мне нужно было сделать. Одно последнее интервью. Мужчина из Манхассета по имени Роко Камадж был мойщиком окон во Всемирном торговом центре и работал, когда самолеты протаранили башни. Его двадцатитрехлетний сын Винсент до сих пор живет в Манхассете, за церковью Святой Марии.

Я позвонил ему и сказал, что пишу о своем родном городе и о том, как он изменился навсегда.

Он не захотел разговаривать. Репортеры уже писали о его отце, и большинство из них все переврали. Они даже его фамилию напечатали неверно. Я пообещал, что по крайней мере это я сделаю правильно. Я умолял его встретиться со мной. Он вздохнул:

— Хорошо. Где?

Я назвал несколько ресторанов в Порт-Вашингтон. Я предложил греческий ресторан Луи. Я называл места возле его дома, места подальше. Он замолчал. Я тоже замолчал.

Наконец он сказал:

— Есть место, куда мы любим ходить с друзьями.

— Говорите.

— Помните то место, где раньше были «Пабликаны»?

Как и ее автора, эту книгу не раз спасало большое количество необыкновенных людей.

Прежде всего, Слоан и Роджер Барнетт. Их любовь и щедрость, когда все только начиналось, сделали большое дело. Когда эта книга существовала только на уровне идеи, они познакомили меня с Морт Джанклоу, архангелом литературных агентов, который сразу же понял, какую мысль я пытаюсь донести. Он принял меня с распростертыми объятиями, вдохновил меня — и потребовал, чтобы я написал заявку на книгу. Более того, он объяснил мне, как это делается, — я навсегда его должник.

Морт Джанклоу направил меня к Джеффу и Трейси Смит, Нику и Норе[108]«Водяной Мельницы». Они вырезали для меня цитаты из Сомерсета Моэма и повесили у меня над компьютером, который позволили мне поставить в их пустом домике у воды. Там, наблюдая, как на пруду тает снег, я написал черновую версию своей книги.

Пока я гостил у них, я писал статьи в газету, бесчисленное множество раз приезжал в Манхассет и брал интервью почти у всех людей, появившихся на этих страницах. Приношу огромную благодарность Бобу Полицейскому, Атлету, Кольту, Далтону, ДеПьетро, Дону, Джорджетте, Джо Ди и Мишель. Они, как и многие другие завсегдатаи «Пабликанов», провели долгие часы, подтверждая или корректируя мои воспоминания и помогая мне восстановить разговоры давно минувших дней. Они также разрешили мне использовать их настоящие истории и настоящие имена. (Только три имени в книге были изменены: Лана, Магдалена и Сидни.)

По мере продвижения работы над черновиками я показывал их группе внимательных и вдумчивых читателей. Джеки Григз, Билл Хастед, Джим Лок, Макграу Миллхейвен, Джим Ньютон, Эмили Нанн и Эми Уоллас — каждый из них помог мне по-своему, и эта помощь оказалась очень существенной. Выражаю особую благодарность профессору Гарварда Джону Стауфферу, который предоставил мне список редких старинных мемуаров, которые следовало прочесть, а потом сидел со мной в своем кабинете в студенческом городке длинными зимними вечерами и объяснял мне, что такое американские мемуары. Это были одни из самых приятных часов в моей жизни.

С самого начала мои редакторы в «Лос-Анджелес таймс» — Джон Кэрролл, Дин Бакет и Скотт Крафт — поддерживали меня в моем начинании и даже предоставили мне отпуск для написания книги в совсем не подходящий для них период. Я никогда не смогу до конца их отблагодарить.

В один особенно беспокойный момент мне посчастливилось встретиться с главным редактором «Гипериона», Биллом Шволбе, который направил меня в нужное русло, прочитав мне краткую лекцию об «архитектуре» повествования. Еще одна поворотная встреча с редактором «Лос-Анджелес магазин» Китом Раклисом, Его Величеством Мастером, помогла мне в конце концов закончить мой труд.

На стадии проверки фактов представитель Йельского университета Дори Бейкер и декан колледжа Сэйбрук Лиза Коллинз были добры, милы и неутомимы. Именно такие люди олицетворяют Йель.

На протяжении всего этого пути меня подталкивала, наставляла, поддразнивала, обучала, изумляла и редактировала невероятно волшебная Питернелль ван Арсдейл, мой редактор из «Гипериона». Такая же изысканная и мелодичная, как ее имя, она сделала две вещи, которые не удавались никому: она заставила меня поверить в свою историю и продолжать писать.

И, наконец, моя мать. Она честно и удивительно старательно ответила на сотни моих вопросов. Она позволила мне описать некоторые из ее самых тяжелых дней и поделилась со мной семейными дневниками, фотографиями, кассетами и письмами за многие десятилетия, без которых эта книга не стала бы возможной. Кроме того, когда я терял ориентир, она была моим маяком, напоминая мне о словах, о простых словах. Я обязан ей появлением этой книги, так же как и своим появлением на свет.