милая моя, — он протянул к ней руку и она радостно подбежала, забираясь к ним в постель. — Я расстроен, потому что тебя будут искать. Будут переживать.

— Твои мама и папа будут очень опечалены, — проговорила Хэла, когда Рада уткнулась ей в плечо.

— Мне приснился очень страшный сон, а Рейм спал, простите… — стала оправдываться девочка.

Рэтар и Хэла одновременно вздохнули и переглянулись, улыбаясь этому.

Конечно спать они уже не смогли, конечно утро, которое было для них двоих временем, чтобы побыть вдвоём, поговорить, погрешить… было сегодня под властью маленькой неугомонной ведьмочки.

Рэтар встал и оделся, поцеловал Хэлу:

— Пойду, испеку лепёшек, — проговорил он шепотом.

— Угу, — отозвалась супруга.

— А можно я с тобой? — спросила Рада, которая до этого момента тихо лежала в постели с закрытыми глазами.

— Можно, — тихо рассмеялся тэяр и протянул обрадованной девочке руки.

За Радой в завтрак пришёл Эрт, потому что Хэла отправила весть в Зарну, что дочь ферана в Халовкином гнезде. Девочка с неохотой, но отправилась домой, и перед уходом ещё раз попросила у всех прощения за вторжение.

Лорана, глубоко беременная уже третьим ребёнком, с сожалением покачала головой.

— Что-то не так, — сказала она, но встретившись взглядом со своим супругом, поняла, что лучше больше ничего не говорить.

Впрочем Рэтар и Хэла и сами понимали, что происходит что-то не очень правильное и, как и Лора, тревожились из-за этого.

— Пишешь или рисуешь? — спросил тэяр заходя днём в комнату, где его супруга, что-то делала, сидя за столом.

— Пишу, — ответила Хэла.

Рэтар сел рядом со столом в кресло, положив руку на столешницу и подперев кулаком щёку.

Он мог прочитать то, что писала Хэла. Благодаря тому, что Милена прочитала ему строки из песни, написанной на обратной стороне нарисованного ведьмой его портрета, он смог сопоставить значки, которыми это было написано и язык, который, благодаря магии, остался его языком. Ну, а дальше смог прочесть и всё остальное. Точнее прочёл пару песен и стало так больно, что хоть вой, поэтому больше читать ничего не стал. Да и Хэлу уважал, поэтому не лез в её мысли, изложенные на бумагу.

— Когда пишу, знаю, что я в норме, — ответила ему супруга, словно отвечая на немой вопрос.

Как-то она говорила, что это помогает ей оставаться в себе, потому что несмотря ни на что, она всё ждала, что снова сойдёт с ума.

Поэтому Рэтар вздохнул.

— Хэла, с тобой всё хорошо, родная, — проговорил он.

Она качнула головой, потом тоже положила руку на столешницу и легла на неё так, чтобы лицо её было ближе к Рэтару. Ему было сложно понять, но сама женщина точно знала, что страх однажды снова потерять разум будет с ней теперь до конца дней. И пусть это останется лишь пустой тревогой — она будет в этом случае просто счастлива. Лучше ждать плохого, быть готовым к встрече с ним и не встретится, чем оно неожиданно случится и всё разрушит.

— Знаешь, я как-то ходила на групповую психотерапию. Тогдашний мой доктор считал, что это лучше, чем таблетки. Кому как, но мне нравится толпа, когда в ней можно затеряться, а не когда эта толпа пытается со мной говорить, — тихо начала Хэла. — Чтобы ты понимал — собираются люди с проблемами и об этих проблемах рассказывают. Там был бывший военный. Он на войне маленечко скипел. Он из раза в раз рассказывал одни и те же жуткие рассказы из войны, и я вообще не понимаю, как его с этой чернухой пустили к людям с нестабильной психикой. Но дело было не в рассказах. Дело было в том, что он сидел рядом со мной, точнее каждый раз, намеренно садился рядом. И боги с ним, сидел и сидел, но он щёлкал суставами пальцев.

Хэла недовольно сморщила нос.

— Отвратительный звук в принципе, а он делал это постоянно. И меня это не просто злило, во мне просыпалось желание убивать. И как-то у меня от его щелчков, щелкнуло в голове, — Хэла вздохнула. — Я взяла маникюрные ножницы, это такие которыми ногти стричь, и они маленькие и очень острые, и воткнула ему в руку, пригвоздив её к его ноге.

Рэтар невольно прищурился.

— Да, неприятно мягко говоря. Но ему было пофиг, потому что он из-за травмы не чувствовал боли, а так как там все психи, то и мне ничего не было. Врача мне дали другого, а этот дал таблетки, и сказал, чтобы не ходила на групповую психотерапию. Ура! — шёпотом прокричала она. — Но суставами пальцев при мне лишний раз лучше не щёлкать.

Рэтар улыбнулся:

— Понял. Не буду.

— Понимаешь, Рэтар, маникюрные ножницы это фигня, а сейчас я же могу потерять контроль и молнией вдарить, — лицо её стало очень печальным и обеспокоенным. — Я могу убить нечаянно. Поэтому боюсь, что щёлкнет, до того, как я пойму, что вот-вот прорвёт…

Он нагнулся и обняв её одной рукой поцеловал в щёку:

— Я просматриваю за тобой, любимая.

— Хорошо, — улыбнулась Хэла в ответ.

— Ещё я хотел предложить — чтобы Рейм и Рада не бегали к нам, когда им вздумается, можно, при условии хорошего поведения, оставлять их у нас в доме на какое-то время, — он увидел в глазах Хэлы заинтересованность. — Дней на пять каждый лунь, можно освободить им комнату под крышей. Пусть Роар и Милена отдохнут, а детям так будет лучше.

— Рэтар, ты правда не хочешь ребёнка? — спросила Хэла, хотя как-то один раз он уже оборвал её на начале этого разговора.

— Хэла, — вздохнул Рэтар, хмурясь.

— Мы могли бы попробовать ещё раз, — прошептала ведьма.

— Мы не будет пробовать, родная. Это слишком рискованно и риск этот не оправдан, — он вздохнул и погладил её по волосам, потом провёл пальцем по щеке.

Первая потеря потонула в безумии событий, случившихся после. Но была и вторая… И Рэтар чуть не сошёл с ума тогда.

Хэла однажды просто не спустилась утром, он нашёл её после, привычной для него, тренировки трясущуюся, как в ознобе, в постели. Она сказала, что это кровавые дни, но это были не они… Мужчина отправил за Верлеасом, который был единственным магом, которому доверяла Хэла.

Маг помог ей, но сказал Рэтару, что бремя и рождение вполне возможно для неё недоступно, более того опасно для здоровья и жизни. Дело, по мнению Верлеаса, было в её магической мощи.

Но причины Рэтара не очень волновали, потому что Хэла после потери ребёнка на его глазах погрузилась в такую неподъемную тоску, что невозможно было смотреть на неё