Выбрав момент, когда Лючия на несколько дней уходила к своим родителям, мы побывали у Николоса в гостях.

К дому мы шли через поле пшеницы. Ветер развивал материю её голубого платья. От ходьбы и ветра выбивалась прядь волос: золотистые они становились ещё ярче в отливах пшеницы. Её щёки зарумянились. Подходя к дому, мы оказались возле колодца.

— Давай попьём воды, Николай. Иначе я сгорю от жажды, — и она сама стала поднимать ведро с водой из колодца.

Подойдя к ней, я помог. Она жадно пила воду.

— Нам ещё долго идти?

— Нет, домик не виден из-за зелени деревьев.

— Так вот здесь уже начинается владения старца Николоса?

— Да. Я попросил его принять прежний облик старца, чтобы ты увидела его таким, каким я его встретил.

— Идём быстрее, это так интересно! — и она быстро зашагала по дороге к дому.

— Ей немного не повезло, в этот день ни один цветок не спел песенки. Но Николос показал уже срезанный цветок. Каким же счастьем светились её глаза. Сколько же было радости и впечатлений!

Николос почивал нас чаем на травах и душистым мёдом. Мы сидели за столиком в саду, где насвистывал соловей. Время летело быстро. Нам пришла пора возвращаться…

Несколько раз мы бывали с ней у меня дома и, уходя на озёра, катались на лодке. Однажды она танцевала для меня. За время танца на ней несколько раз менялась одежда. Она была божественно прекрасна. Никогда не забуду этого танца, когда движения сливаются воедино с музыкой и роднятся с состоянием души, а одежда отображает настроение и дополняет линии движений!

Мы побывали и у Óдина на Радужной. Я не смогу забыть этот день. Под раскидистыми деревьями возле дома была натянута полотняная кровать-качалка. Óдин ненадолго отлучился, попросив меня:

— Николай, если не трудно, сходи на рынок. Я не ждал гостей; возьми, что посчитаешь нужным, я быстро вернусь.

— Хорошо, Óдин, мы подождём тебя.

Она осталась отдыхать возле дома в кровати, натянутой между деревьев, а я сходил на рынок.

— Николай, что же ты так долго! Я ждала тебя и мне казалось, что ты не вернёшься…

— Как же я мог тебя оставить…!

Когда вернулся Óдин, нам пришла пора возвращаться. Мы немного поговорили и… она вернулась на Землю…

Помню, как мы гуляли по лесу, и я решил показать чудесный родничок леса! Его жемчужину! Прекрасную и неповторимую. Мы подошли к родничку. От воды шла ощутимая прохлада. Рядом с родничком стояла кружечка из бересты. Я зачерпнул воды. Немного отпил и протянул ей.

— Николай, что это?! — взяв из моих рук кружечку, удивлённо воскликнула она.

Да и было, чему удивиться. Чаша родника наполнялась по капле. Капельки жемчужинами падали с каменистого выступа над родничком. Она, очарованная увиденным, затаив дыхание, следила за капелькой, падающей в чащу родничка. Упала ещё одна жемчужинка и… тишина.

— Я никогда не видела подобного! Какое же это чудо!

— Ты рада… Я знал, что ты удивишься родничку.

Ещё мне вспоминается встреча, когда мы бродили у реки. Посмотрев на водопад, мы поднялись вверх по течению. На лугу было много цветов, они благоухали, над цветами порхали бабочки.

— Николай, давай немного отдохнём здесь.

— Если ты хочешь, я не возражаю.

Она склонилась над прекрасным лиловым колокольчиком, вдохнув его аромат, а меня осенила мысль сделать из цветов венок для неё. И я воплотил в жизнь свою затею.

Я хотел одеть ей на голову, но она отстранила мою руку, сказав:

— Не надо, Николай; есть такая примета — к разлуке дарят венок. А я не хочу с тобой расставаться.

— Я не знал…

— А мы его продадим воде, пусть она его примет в дар от нас, — и бережно опустила венок на гладь воды. Лёгкое течение понесло венок к водопаду…

Как много всего пережито! В моём сердце жила с радостью боль… К ней пришла любовь на Земле. В чём-то она в своём избраннике видела меня. Она тянулась к нему и сердцем, и душой. Она металась, мучилась от внутренней борьбы. Видя её муки, страдал и я. Страдал потому, что ничего не мог изменить в происходящем и никак не мог на неё воздействовать, чтобы облегчить переживания. Я боялся её потерять…

Что-то вмешалось в её жизнь Свыше. Они не ругались, но… расстались. Мне стыдно признаться в своём эгоизме, но глубоко внутренне я был рад, что он ушёл от неё. Я метался и переживал не меньше чем она. Меня одолевали сомнения, но наши встречи говорили о том, что мы по-прежнему духовно близки и неразлучны, что ничто не стоит между нами.

Не знаю, зачем и почему на её долю выпало ещё много испытаний. Я знал о них, но не имел права обмолвиться даже и словом. Иначе могло всё рухнуть. Чтобы мы могли соединиться, мне было определено Свыше — стать её сыном…

О! Как я переживал и молился за неё, чтобы в час испытаний она не ошиблась, не оступилась! Она должна была пройти путь соблазна, на который не поддалась, тогда ей усложнили ситуацию, подведя события так, что она могла быть изнасилована! Я не мог этого пережить, но и сказать ей не мог ни слова. Милая моя с именем Бога на устах вышла из этой борьбы. Она осталась чиста и верна своему обету! И это для неё было не последнее испытание. Но мне стало спокойнее: самое страшное она прошла…

Как много — значит: потерять девичью честь! Женщине это дано Свыше. Переступив запретную грань — всё равно, что совершить самоубийство! Нет, переступившие грань запрета не попадают в мир самоубийц, но ломают себе жизнь и несут Карму ответственности уже на Земле, а потом и здесь, в этом мире. Те, кто по своей воле отдаётся мужчине вне брака, горько каются. Одно то, что рушится жизнь женщины на Земле, другое — она здесь проходит путь искупления. Он не из лёгких.

А как же те, кто подвергается насилию против своих убеждений? Они не несут ответственности за свершившееся, если сделали всё возможное, чтобы избежать насилия. Однако ситуация судится только Всевышним, только Он решает правоту события.

Те же, кто встаёт на путь проституции… мне претит это слово. Эти души обрекают себя на гибель. Падшая женщина и здесь остаётся падшей. Она приходит порочной, то есть не свободной от порока и продолжает свои деяния и здесь. До тех пор, пока не деградирует как личность. Если же есть шанс восстановить дух, он даётся через