– Что ж, если Англичанин – это не Шо и не Фолуорт, как он заявил, то кто же он, черт побери?

– Адриан... ты говорил, что человек, с которым ты имел дело в лагере моего отца, носил кодовое имя – какое?

Теперь пришла очередь Адриану удивленно посмотреть на Кортни. Он не мог сказать ей – во всяком случае, сейчас, – что они контактировали с Морским Волком, и выпалил первое пришедшее в голову дурацкое прозвище, которое он выудил из воспоминаний детских лет:

– Меч-рыба. Мы знали его только как Меч-рыбу.

– Меч-рыба? – У Кортни в глазах промелькнула тень, и разочарование тяжело навалилось ей на плечи. – Нет, не припомню, чтобы когда-нибудь слышала это прозвище.

Она положила щеку Адриану на колено, и он, наклонившись, коснулся губами ее волос. Ее ответы прояснили некоторые ранее необъяснимые противоречия – он получил ответы на вопросы, которые мучили его в госпитале, когда он выздоравливал, а потому у него было время на размышление. Все указывало на то, что утечка информации происходила на высоком уровне, но младший лейтенант, даже из тех, кто имел доступ к служебным документам командующего эскадрой, едва ли мог продать такую засекреченную информацию, как та, что попадала в руки Дункана Фарроу. Шо имел в своем распоряжении самый новый сборник кодов – он дал правильные ответы на сигналы, поданные флагами с «Орла». Но если кузен Фолуорта и мог иметь доступ к приказам по блокаде, то опечатанные книги кодов никак не могли попасть к нему в руки. И еще оставался Алан. Опять Алан, и опять аккуратная голубоватая колотая рана у него под грудиной, которую видели только Адриан и Мэтью Рутгер. Это была идея Мэтью – записать в вахтенном журнале его смерть как несчастный случай, а самим затаиться, наблюдать и ждать, пока кто-нибудь себя не выдаст. Но никто себя не выдал – ни Фолуорт, ни Дженнингс и ни один из моряков команды «Орла». Мэтью не знал о настоящей миссии Адриана на «Орле», он даже не знал, что сначала числился среди главных подозреваемых! Из-за этой небольшой лжи Адриан несколько недель чувствовал себя предателем и сейчас, обнимая и лаская Кортни, вновь почувствовал себя виноватым.

– Обещай мне кое-что, – попросил он тихо.

– Еще обещания, Янки? – Она подняла голову с его колена. – Не слишком ли много вы требуете от своих пленников?

– Обещай, что не будешь выслеживать Шо – или кто бы он ни был – в одиночку, – сказал Адриан, не ответив на ее улыбку.

– Почему ты так уверен в моих способностях? – В ее голосе звучала ирония, а в изумрудных глазах искрилась насмешка.

– Я беспокоюсь, потому что слишком хорошо знаю, на что ты способна.

– Я должна быть польщена?

– Ты должна быть осторожна, и не надо упрямо отказываться от моей помощи, когда я ее предлагаю. Запомни, у меня тоже есть кое-какие способности.

– Ну и кто теперь напрашивается на похвалу? Ладно, Янки, я сделаю вам комплимент: у вас исключительные способности!

Взгляд Адриана опустился к влажным мягким губам и надолго остался там, а его руки скользнули по плечам Кортни и осторожно проникли под льняную рубашку.

– Мы говорим об одних и тех же способностях, мадам? – лукаво спросил он.

Кортни потянулась к нему за поцелуем, ее язык проскользнул между его губами и затеял игру в защиту и нападение.

– Значит, битва на мечах? – Адриан поднял ее на кровать, провел рукой по животу и опустился к густым завиткам золотисто-рыжих волос.

Она открыла рот, собираясь отругать его за глупую игру, но его пальцы уже перешли в неистовое наступление, и она не могла больше возражать. А при следующем вздохе у нее вообще пропало желание говорить.

Переход до бостонской гавани занял у «Сириуса» семь недель. Из-за периодов плохой погоды путешествие растянулось до первой недели октября, и Америка предстала перед Кортни страной, окрашенной в ярко-красные, янтарные и золотые цвета осени. Капитан Петтигрю, знавший, что большинство пассажиров на борту «Сириуса» в той или иной степени страдали от морской болезни, решил провести неделю в закрытой гавани, прибавив еще три дня к первоначально планировавшимся четырем, чтобы устранить повреждения, полученные кораблем во время шторма, и дать возможность утомленным пассажирам прийти в себя и отдохнуть.

В последние дни на борту «Сириуса» Кортни мучила легкая тошнота, и остановка на неделю дала ей возможность исследовать магазины и таверны, послушать характерный говор бостонцев, познакомиться с лучшими ресторанами и проводить с Адрианом долгие восхитительные часы перед ярко горящим камином. Это было приятное разнообразие после их вынужденного заключения на борту «Сириуса». За исключением редких прогулок по палубе и обычного обмена любезностями во время завтраков и обедов они почти не общались на виду у своих спутников. Только когда обитатели корабля погружались в сон, в дверь Кортни осторожно стучали, что означало окончание официальных отношений. И все равно ночи казались гораздо короче, чем дни, а так как молодые люди не могли наговориться, проведенное вместе время пролетало незаметно.

На берегу со всеми притворствами было покончено. Адриан снял номер в дорогом отеле и весь первый день провел в огромной мягкой постели с необыкновенно чувственной девушкой-пираткой. Днем они бродили по городу, и он накупил Кортни столько платьев и всякой одежды, что она даже начала проявлять интерес к витринам, мимо которых они проходили. Адриан познакомил ее с новой едой и с новыми обычаями; однажды он повел ее в оперу и весь вечер не сводил глаз с ее смущенного лица. Он восхищался ее незнанием вещей, которые для него были обычным делом: как нужно пользоваться вилкой и ложкой, как правильно сидеть, стоять и ходить. Кортни даже потребовала, чтобы он показал ей фигуры вальса, но этот урок закончился путаницей рук и ног на толстом ковре. И она постепенно научилась смеяться – или, во всяком случае, не скрывать свой смех и не расценивать его как признак слабости или малодушия. Как и подозревал Адриан, у нее был хрипловатый горловой смех, на который оборачивались прохожие и который мог бы согреть самую холодную душу. Этот смех окончательно покорил его.

Одновременно с тем, как к Кортни возвращалась способность смеяться, из изумрудных глаз исчезали недоверие и настороженность, которые почти постоянно присутствовали там в первые недели их бурных отношений, накатывая и отступая, как морской прилив. На борту «Сириуса» ей некуда было убежать от Адриана, негде было спрятаться. Она не могла слишком долго прятаться за своей ненавистью – каждый день ненависть затихала, а каждую ночь оживала вновь, но только до того момента, пока не раздавался тихий стук в дверь. Кортни все еще спорила с Адрианом, все искала способ проверить его, но Адриан так решительно прорывался сквозь последние оборонительные рубежи, что она была вынуждена сдаться. Он очень боялся того, что ожидает Кортни в Норфолке, но, с другой стороны, был с ней честен, как с самим собой. Единственным маленьким послаблением себе была его ложь о кодовом имени, необходимая, чтобы завоевать доверие и откровенность девушки. Возможно, было ошибкой скрывать это имя от Кортни, но Адриан знал, что, если она узнает правду о Морском Волке, он потеряет и больше не получит шанса завоевать снова. Ее искренняя преданность иногда даже пугала его, и он понимал: если она будет поколеблена или грубо уничтожена, Кортни никогда больше не выйдет из своего панциря.