– А почему не сказать правду?

– Мир еще не созрел. Может быть, лет через пятьдесят…

– А может быть, и раньше… уже в следующем поколении, если честно рассказать им, через что мы прошли…

– Забудь и не вспоминай! Народ всегда будет нас ненавидеть… Очень больно? Смотри, все лицо отекло.

– Плевать на лицо.

– Ты обязательно найдешь свою любовь. Ты ведь еще молод. Найдешь себе спутника жизни, будешь с ним жить. Само собой, тайно, чтобы не дразнить гусей.

– От них-то я и устал. От гусей… От секретов… Хочу жить нормальной счастливой жизнью…

– Хочешь, я позвоню твоему дорогому компаньону?

– Мой дорогой компаньон валяется в постели со своим американским любовником… Не хочу смотреть на его довольную рожу.

– Ты должен заявить в полицию. Тебя же ограбили.

– Шутишь? С каких это пор полиция начала расследовать преступления против гомосексуалов?

– Попытайся хотя бы уснуть, Виктор. Это серьезно: если есть хоть небольшое сотрясение мозга, ты должен отдыхать.

Они вышли из комнаты, послав ему воздушный поцелуй. Две обычные немецкие женщины, подумали бы непосвященные, две замечательные медсестры, аккуратная и порядочная пара родных людей, – как трогательно, что сестры живут вместе… жаль, что они никого себе не нашли, но сами знаете, после войны мужчины в дефиците… Два любящих сердца. И любовь научила их, как обмануть враждебный и не понимающий их мир.

Виктор вернулся в Швецию сразу после Нового года. В чемодане, отправленном багажом с вокзала Цоо, лежали десять выдающихся полотен немецкого девятнадцатого века. Картины прошли таможню и получили разрешение на вывоз – официально они были проданы торговой фирмой «Братья Броннен» реставрационной фирме Кунцельманна. На пароме из Травемюнде Густав Броннен стал Виктором Кунцельманном, получил чемодан на таможне в Треллеборгской гавани и сел в курьерский поезд на Стокгольм.

В мастерской ждал ворох писем. Национальный музей проявляет интерес к приобретенной им работе Менцеля. Доктор Рюландер приглашает на семинар – лекция молодого реставратора о последних достижениях спектрального анализа. В самом низу – письмо из Управления аукционов. Просят посмотреть на вновь поступившую ренессансную работу.

Он сел за стол и взял ручку. На теперь уже безупречном шведском он поблагодарил Рюландера за помощь с посещением музеев в ГДР и пообещал прийти на семинар. Хольмстрёму предложил встретиться и посмотреть на Менцеля, а также коротко объяснил причины полугодового отсутствия – коротко, но лживо. Ответил на дюжину писем от заказчиков, а потом, повинуясь непонятному ему самому импульсу, начал письмо Яану Тугласу. С тех пор как тот уехал в Америку, Виктор ничего от него не получал – кроме нескольких безличных строчек на рождественских открытках. Он начал с общих слов – как идет жизнь в Стокгольме, чем он занимается, профессиональные новости… но постепенно письмо становилось все более откровенным. Он написал Тугласу обо всем, что ни при каких условиях не мог бы открыть другим: что он с самого начала всех обманывал, что он не тот, за кого себя выдает, что теперь, подводя итоги, он и сам не знает, кто он есть. Ложь, писал он, стала его оружием, но оружием с такой отдачей, что оно, это оружие, почти уничтожило его самого. Он манипулировал людьми, и люди были беззащитны, потому что даже предположить не могли, что за этим стоит. Но ложь иссушила и его душу. Он из-за этой лжи потерял всякую связь с действительностью. Теперь он лгал только потому, что уже не мог не лгать. Он лгал, чтобы не раскрывать предшествующей лжи, он лгал, катясь по наклонной плоскости лжи без конца и без начала – без начала, потому что он даже не мог припомнить, когда она началась, и без конца, потому что он не имел ни малейшего представления, как и чем может завершиться… Поставив точку, он не почувствовал втайне ожидаемого облегчения, наоборот, появилось ощущение, что петля затянулась еще туже.

Работа написана на дубовой доске, констатировал Виктор. Он пришел в Управление аукционов на Нюбругатан на следующий же день и теперь рассматривал вновь поступившее панно. За обеденным столом сидит семья – муж, жена и двое детей. Лица детей покрыты густыми вьющимися, напоминающими звериный мех бородами. И отец тоже зарос волосами, как мифологический оборотень, а у жены нормальное, чуть усталое лицо.

– Нам не так много известно о художнике, – сказал заведующий управлением фон Сюдов, когда они прошли в кабинет, заставленный картинами и антиквариатом, готовящимся к весенней выставке. – Знаем только, что это была женщина, что она работала в Болонье на рубеже шестнадцатого и семнадцатого веков. В ту эпоху женская живопись была не в моде, никто и не обращал внимания на «бабью мазню». Но со временем ее работы стали привлекать все больше внимания. Особенно этот групповой портрет семьи Гонзалес, известной как «бородатая семья». Вы, разумеется, понимаете, что я говорю о Лавинии Фонтана.

Виктор и раньше видел этот мотив в каком-то справочнике или, по крайней мере, похожий. Но в остальном он почти ничего не знал о Лавинии Фонтана… Он попросил лупу и осмотрел верхний слой – мазок до предела элегантен, кракелюры типичны для материала, старившегося сотни лет.

– Чисто пластически у нас нет никаких замечаний, – сказал фон Сюдов. – Но проблема в том, что эта работа ранее была неизвестна.

– Выглядит как настоящий циннобер… А малахитовым зеленым давным-давно никто не пользуется.

– Забавно… Если бы перед нами был вновь открытый Микеланджело, все до одного тут же стали бы отрицать подлинность. А тут речь идет о женской живописи, и подлинность, оказывается, не так уж важна.

Портрет поистине мастерский, подумал Виктор… может быть, будущим поколениям стоит пересмотреть итальянские каноны. В самом деле, как можно было пренебрегать этой замечательной художницей? В этом заключалась глубокая несправедливость.

– Где приобрели? – коротко спросил он.

– Молодой финско-шведский коллекционер какими-то одному ему известными путями привез ее из Ленинграда.

Виктор невольно отшатнулся, но совсем чуть-чуть, так что собеседник ничего не заметил.

– А кто продает?

– Он же… вернее, финансовой стороной занимается его отец. Работа почему-то не подходит их коллекции. Они хотят придать ей иное направление. Скандинавское барокко или что-то в этом роде. Месяц назад купили у нас на аукционе Микаеля Даля. А теперь хотят продать Фонтана как можно дороже.

Не было никаких сомнений, о ком идет речь, кто этот загадочный финско-шведский коллекционер, – так же как не было никаких сомнений, что перед ними подлинник.

– Проблема Фонтана – ее пол, – продолжил управляющий. – Ей не повезло – родилась не в ту эпоху. Микеланджело, например, предпочитал мужчин, но это никак не повредило его славе. Или Караваджо – тот даже, говорят, убил кого-то. Но родиться женщиной в те времена – серьезная ошибка.

– Я могу дать вам отзыв, но неформальный, – сказал Виктор. – И при условии, что вы не будете называть мое имя.