Однако она скучала по Нетли, когда ему приходилось возвращаться в полк, и навеки возненавидела Йоссариана, который отправил его в госпиталь, сломав ему нос.

Йоссариан сломал Нетли нос по вине сержанта Найта, а случилось это в День благодарения, когда почти все наконец изнемогли, обожравшись благодаря Мило Миндербиндеру чудовищно обильным обедом, который продолжался до вечера, и опившись дешевым виски, выдаваемым по приказу Мило в непочатых бутылках каждому желающему без каких бы то ни было ограничений всю ночь напролет. Еще до наступления темноты молодые солдаты с одутловато-бледными лицами начали выворачиваться от рвоты наизнанку и потом засыпали мертвецким сном в ближайших кустах. Воздух тошнотно провонял перегаром. Кое-кто, однако, продержался на ногах до ночи, а некоторые через несколько часов проспались, и буйное, бессмысленное, пьяное пирование нескончаемо продолжалось, превратившись мало-помалу в безумную, дикую, страшную и похабную вакханалию, захлестнувшую не только лес вокруг офицерского клуба, но и близлежащие холмы от госпиталя до зенитных батарей у аэродрома. В эскадрилье Йоссариана то и дело вспыхивали кулачные потасовки, а один раз дело дошло и до поножовщины. Капрал Колодный, забавляясь в разведпалатке с заряженным пистолетом, прострелил себе ногу, так что его пришлось отправить на машине «Скорой помощи» в госпиталь, а по дороге ему вымазали десны и пальцы на ногах лиловым раствором горечавки, чтобы унять хлещущую из раны кровь. Люди с порезанными пальцами, разбитыми головами, желудочными коликами и вывихнутыми конечностями покаянно тащились в медпалатку, где Гэс и Уэс без устали мазали им десны и пальцы на ногах раствором горечавки, а потом потчевали слабительным, от которого следовало избавиться как можно быстрей. Громогласное гульбище бушевало почти до утра, и ночную тьму беспрерывно вспарывали удалые пьяные вопли, ликующие заздравные клики, звон разбиваемых об камни бутылок, угрожающие крики дерущихся, истошные проклятия избитых и утробные стоны упившихся до рвотной дурноты. Откуда-то издали доносились похабные песни. Эта оргия перещеголяла даже буйное ночное пьянство в сочельник.

Зная повадки однополчан, Йоссариан на всякий случай рано лег спать, и вскоре ему приснилось, что он мчится с дробным стуком каблуков по бесконечной деревянной лестнице вниз. А проснувшись, обнаружил, что кто-то стреляет в него из пулемета. Он чуть не задохнулся от подступивших в горлу страдальческих рыданий. Сначала ему почудилось, что Мило Миндербиндер опять заключил с немцами контракт и его самолеты поливают их эскадрилью с бреющего полета пулеметным огнем; он соскочил на пол, проворно закатился под койку и свернулся там в мокрый от холодного пота клубок, сотрясаемый тяжкими ударами бьющегося, словно взбесившийся кузнечный молот, сердца. Однако вместо рева самолетных двигателей он услышал гомерический пьяный хохот. «С Новым годом, с новым счастьем!» — жизнерадостно выкрикивал откуда-то сверху знакомый ему голос между короткими, оглушительно резкими пулеметными очередями, и он быстро сообразил, что озверевшие шутники забрались в пулеметное гнездо, которое оборудовал на холме после своего налета Мило Миндербиндер, приставив к нему для круглосуточного посменного дежурства команду из своих людей.

Сообразив, что его превратили в хнычущий, жалко трясущийся полуживой комок животного ужаса пьяные гуляки, Йоссариан ощутил нестерпимую, бешеную ненависть. Он жаждал крови, жаждал убийства. Столь чудовищный приступ злобы обуял его первый раз в жизни, он меньше злобился, даже собираясь придушить Маквота. Пулемет заработал опять. Потом раздался торжествующий вопль: «С новым счастьем в Новом году!», а за ним вдогонку покатился с холма издевательский хохот, расколовший ночную тишину, словно цокот бесовских копыт. Сунув ноги в тапочки, Йоссариан схватил свой пистолет, выскочил из палатки, вколотил на бегу в рукоять обойму, оттянул ствол, заслал патрон в патронник и щелкнул предохранителем, чтобы стрелять, когда наступит секунда вожделенного мщения, без всякой подготовки. Сзади кто-то испуганно выкрикнул его имя, и он узнал голос Нетли, который, видимо, хотел помешать ему насладиться праведной местью.

С черного холма над полковым автопарком снова застрочил пулемет, и гибельная морзянка оранжевых трассирующих пуль едва не срезала темные верхушки палаток. Между отрывистыми пулеметными очередями ночную тишь оглашали раскаты пьяного хохота. Злоба в груди у Йоссариана клокотала, как кипящая кислота, — эти проклятые ублюдки тоже покушались на его жизнь! Почти слепой от злобно застилающей ему глаза ненавистной решимости, Йоссариан проскочил между палатками, миновал автопарк и уже бежал, тяжело пыхтя, по узкой извилистой тропе к вершине холма, когда его нагнал с умоляющим криком: «Йо-Йо! Йо-Йо! Подожди! Подожди!» — до отчаяния встревоженный Нетли. Он ухватил Йоссариана за плечи, пытаясь остановить. Йоссариан вырвался и, повернувшись к Нетли, который снова сунулся ему навстречу, чтобы как-нибудь задержать, долбанул его изо всех сил по милому юношескому лицу, коротко матюгнулся хотел второй раз, но не успел: Нетли с коротким стоном повалился на землю, и в следующее мгновение Йоссариан увидел его у своих ног — он лежал, вроде зашибленного щенка, на каменистой тропе, болезненно уткнув лицо в поджатые к животу колени и обхватив обеими руками голову, а из-под пальцев у него сочилась кровь. Йоссариан резко повернулся и не оглядываясь побежал вверх.

Вскоре он увидел пулеметное гнездо. Два черных силуэта отскочили от пулемета и удрали с насмешливым хихиканьем в темноту прежде, чем ему удалось приблизиться к ним для верного выстрела. Он опоздал. Шаги беглецов затихли, и перед ним немо пузатились в холодной лунной тишине только мешки с плеском. Он удрученно огляделся. Издали еще раз послышался приглушенный расстоянием глумливый хохот. И вдруг поблизости хрустнула ветка! Йоссариан, дрожа от радостного возбуждения, присел на колено и вскинул к бедру пистолет. За мешками негромко шуршали листья — кто-то осторожно шел, — и Йоссариан встретил его двумя почти слитными выстрелами. В ответ прогремел один, но этого было достаточно — Йоссариан понял.

— Дэнбар? — крикнул он.

— Йоссариан?

Они двинулись навстречу друг другу и встретились возле окольцованного мешками с песком пулемета — у обоих в опущенной правой руке пистолет, оба запыхавшиеся и угрюмо разочарованные. Морозный воздух уже пронизывал их знобкой дрожью.

— Сбежали, ублюдки, — сказал Йоссариан.

— Они отняли у меня десять лет жизни! — воскликнул Дэнбар. — Мне почудилось, что этот паскудник Миндербиндер опять устроил налет. Я, по-моему, никогда еще так не пугался. Хотелось бы мне узнать, кто они, эти ублюдки!

— Один из них сержант Найт.

— Пойдем скорей, надо его убить! — щелкая зубами, рявкнул Дэнбар. — Никто не давал ему права так нас пугать!

Однако у Йоссариана пропала всякая охота кого-нибудь убивать.

— Надо сначала помочь Нетли, — сказал он. — Я, наверно, здорово его пришиб, когда он сунулся ко мне у подножия холма.

Нетли, как выяснилось, исчез, потому что Йоссариан легко отыскал место, где он лежал, по крови на камнях, но его самого там уже не было. В свою палатку он тоже не вернулся, и они нашли его только на следующее утро, когда определились в госпиталь как пациенты, узнав, что он поступил туда накануне вечером со сломанным носом. Их ввела к нему в палату мисс Крэймер, и, пока она указывала новым пациентам их койки, он следил за ними с боязливо-радостной улыбкой. Вокруг обоих глаз у него вспухли черные круги, а сломанный нос скрывала белая марлево-гипсовая нашлепка. Ничего от смущения не понимая, он мучительно покраснел и застенчиво сказал, что, наверно, сам во всем виноват, когда Йоссариан стал извиняться перед ним за свой зверский удар. Йоссариану было стыдно до слез, он не мог без горестного раскаяния смотреть на изуродованное лицо друга, который выглядел столь комично, что губы Йоссариана кривила непроизвольная ухмылка. А Дэнбара невыносимо удручала их щенячья, как он выразился, сентиментальность, и все трое очень обрадовались, когда в палату ворвался Обжора Джо со своим дорогим фотоаппаратом, чтобы снимать, как Йоссариан тискает мисс Даккит, и выдуманным приступом аппендицита, чтобы оказаться в этот момент рядом. Однако и его и Йоссариана ожидало разочарование. Мисс Даккит решила выйти замуж за врача — любого врача, они все прекрасно делали деньги, — и не желала рисковать добрым именем при своих потенциальных мужьях. Обжору Джо грызла безутешная тоска, пока однажды к ним в палату не привели — вот уж кого ни один из них не предполагал здесь увидеть! — капеллана в бордовом вельветовом халате и с такой сияющей улыбкой на радостно-самодовольном лице, что она бросалась в глаза, словно яркий луч зажженного ночью маяка. Его послали на лечение с болями в области сердца, хотя, по мнению врачей, он страдал от желудочных газов, а жаловался при отправке в госпиталь на запущенный висконсинский лишай.