— Почему ты решил представить Египет таким шутовским образом? — спросила я.

— Я же все объяснил в записке. То, что вызывает презрение, не порождает желания.

— А как насчет шлюх? — уточнила я.

Он посмотрел с удивлением.

— Я имею в виду, — пояснила я, — что самые достойные мужи имеют с ними дело, хотя сторонятся их на публике. Их презирают и вместе с тем весьма желают.

Клодия проскользнула мимо, бросив на Цезаря заговорщический взгляд.

— Такова, например, Клодия, — сказала я. — А Антоний притащил актрису, на которую все смотрят косо.

— Для того и притащил, чтобы все косились на нее, а не на него, — хмыкнул Цезарь и повернулся к Валерии. — Спасибо за помощь. Надеюсь, мое поручение тебе понравилось.

— Сплетни — самое приятное времяпрепровождение, — с улыбкой ответила она и скрылась в толпе.

Праздничный стол был накрыт крокодиловой кожей, на которой лежали груды фруктов: вишни, груши, яблоки, сладкие фиги, финики и гранаты. В огромных блюдах с высокими краями плавали кальмары, морские ежи и устрицы. Фаршированные кабаны с позолоченной щетиной таращились на гостей, что толпились вокруг столов, поглощали угощение и запивали еду огромным количеством вина. Гул голосов усиливался, подобно морскому прибою.

В конце трапезы «Анубис» прикатил в зал саркофаг на колесиках.

— В разгар пиршества, — возгласил он, — полезно вспомнить о вечном. Услышьте, что поведают вам мертвые! — Он отступил назад и изменил тон: — Пока вы не покинули земную юдоль, следуйте во всем велению ваших сердец. Облачайтесь в тончайшее полотно и умащайтесь благовониями, ласкающими обоняние!

Тут «Анубис» сделал несколько танцевальных движений и продолжил:

— Ищите удовольствия, где и когда только можете! Не предавайтесь тоске, следуйте желаниям сердца! Стремитесь к тому, что больше всего радует ваш взор! Устраивайте свои дела на земле по велению души, пока не настал тот неизбежный день, когда все кончается и бог, не ведающий жалости, слушает стенания ваших близких.

Он склонился над саркофагом и обратился к мумии:

— Воистину, стенаниями провожают уходящего в могилу, ибо не чает он радостного дня возвращения.

Мумия начала издавать стоны и шевелиться. Люди заволновались, хотя прекрасно знали, что это представление. Вид оживающих мертвецов производит сильное впечатление.

— Внемлите! Человеку не дано забрать на тот свет свое земное достояние!

Мумия за его спиной перекинула через край гроба одну негнущуюся ногу, потом вторую и рывком выпрямилась.

— Внемлите! Нет никого, кто бы ушел туда и возвратился обратно! — пропел «Анубис», после чего обернулся, воззрился на «ожившую» мумию и испустил вопль.

Он воздел руки и потянул за полоску полотна, торчавшую у мумии из-за плеча. Мумия принялась вертеться, разматывая пелены.

— Свободен! Свободен! — возгласил изображавший мумию человек, избавившись от пелен.

Он метнулся к саркофагу, стал зачерпывать оттуда пригоршни золотых монет и швырять в толпу.

— Потратьте их за меня! — кричал он. — Я туда возвращаться не собираюсь!

Толпой овладело веселое настроение, и Цезарь подвел группу гостей к сфинксу.

— Спрашивайте его о самых насущных заботах! — предложил он, похлопав сфинкса по крестцу.

— Найдет ли Клодия нового возлюбленного? — выкрикнул кто-то сфинксу в пасть.

— Я предвижу для Клодии много бессонных ночей, — прозвучал изнутри приглушенный голос.

— Это нечестно! — заявил Цезарь. — Можно спрашивать только о себе, а не о ком-то другом.

— Так я себя и имел в виду! — отозвался под общий смех мужчина, интересовавшийся Клодией.

— Доведется ли мне снова вести в бой войска? — тихо спросил Лепид.

— Да, и больше, чем тебе бы того хотелось, — прозвучал ответ.

— Будет ли восстановлена республика? — звонким голосом спросил Цицерон.

В помещении воцарилась тишина.

— Как сказал Гераклит, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо в следующий момент вас омоют уже иные воды.

— Да знаю! — раздраженно бросил Цицерон. — Понятно, что к власти придут новые люди, но как насчет государственного устройства?

— У тебя только один вопрос, Цицерон! — проревел Антоний.

Цицерон бросил на него хмурый взгляд и отвернулся.

— Теперь я спрошу! — заявил Антоний. — Достигла ли моя судьба наивысшей точки?

— Твое восхождение к вершинам лишь началось, — последовал ответ. — Ты и представить не можешь, сколь высоко вознесет тебя Фортуна.

— Выйди и покажись, — потребовала я.

Что это за человек? Истинный прорицатель или просто актер?

Сфинкс медленно поднял голову, и из его пасти выглянул пугающего вида иссохший темнокожий человек.

— Какой вопрос хочешь задать мне ты, царица? — спросил он, и я поняла, что это не комедиант.

Я задумалась, как точнее сформулировать свой вопрос. Конечно, не всякие слова я могла произнести публично.

— Будет ли Египет благословлен богами при моей жизни? — наконец спросила я.

— Да. Разными богами, — ответил прорицатель. — Как обитающими на небесах, так и пребывающими в этом зале.

Я почувствовала, что меня пробирает дрожь, и испугалась, как бы этого не заметили другие. Каких богов он имел в виду? «Пребывающие в этом зале…»

Что ни говори, ответ я получила дурацкий и бессмысленный. Впрочем, он вполне соответствует моему расплывчатому вопросу, так что обижаться не на что.

Цезарь поднял руки. Когда воцарилась тишина, он сказал:

— Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли сюда почтить Египет — и меня. Вчера мы праздновали триумф после победы над мятежными силами в Египте. Сегодня мы чтим царя и царицу этой страны, Птолемея и Клеопатру. Здесь, в вашем присутствии, данной мне властью я торжественно объявляю и провозглашаю их друзьями и союзниками римского народа — Socius Atque Amicus Populi Romani!

Собравшиеся одобрительными возгласами встретили декларацию, ради которой и был затеян этот вечер.

— Да не посмеет никто усомниться в их верности! — воскликнул Цезарь.

Снова раздались приветственные крики и аплодисменты.

И вот наступил момент, давно ожидаемый мною. Я кивнула Хармионе, а она, в свою очередь, сделала знак няньке Цезариона. Та быстро вышла из зала.

Цезарь, Птолемей и я остались перед толпой гостей. Чтобы удержать их внимание, я начала произносить речь — боюсь, несколько сбивчиво. Но довольно быстро мне принесли только что проснувшегося Цезариона, облаченного в царское платье и потиравшего глаза.