— А что, по-твоему, я могу сделать с сумасшедшим? Помешанные в Замке не нужны, верно?

Саруман медленно покачал головой.

— Он не помешанный.

— Не помешанный?

Волшебник смотрел, как за край отдаленного скалистого гребня заходит полная луна — бледная, рыхлая и ноздреватая, точно кусок свежей брынзы.

— Видишь ли, Каграт, в человеческом организме присутствует железа, похожая на… ну, скажем, на бабочку — вот здесь, на шее, под гортанью… Иногда эта железа увеличивается, разрастается и начинает работать неправильно, что и способно вызвать подобные, гм, симптомы… а также нервозность, утомляемость, злобность и раздражительность. Теомар не безумец, у него просто струма.

— Что?

— Струма щитовидной железы. Зоб.

Каграт нахмурился.

— Так его можно вылечить?

— Здесь и сейчас — думаю, нет.

Орк задумчиво поиграл кнутом.

— А в Крепости?

— Можно попробовать. Но лечение займёт какое-то время.

— Долгое?

— Год-полтора… А возможно что и до конца его дней. Такие хвори быстро не лечатся, знаешь ли.

— И кто, по-твоему, будет ждать полтора года, пока он вновь будет способен держать в руке что-то тяжелее ложки? — Каграт яростно фыркнул. — Здесь и сейчас-то мне с ним что делать, а? Если он такой… бешеный и неуправляемый? Так и везти связанным на телеге, что ли?

— Это тебе решать, — чуть помедлив, обронил Саруман. Впрочем, он прекрасно представлял, чем дело закончится.

Каграт глухо заворчал.

— Значит, пришла пора избавиться от лишнего рта… Шавах!

Шавах бесшумно соткался из сумерек черной зловещей тенью. Каграт отдал ему короткий приказ, но Шарки не слышал, не хотел слышать — какой именно, да его это и не интересовало. Он повернулся и побрел к своему костру, минуя полосы света и тени, стараясь держаться подальше от орков-дозорных, пробираясь между повозками и темнеющими в сумерках стволами деревьев — отряд остановился на привал под сенью негустой осиновой рощицы. Мага занимали совершенно иные мысли, снедали назойливые, беспокойные и тревожные думы. Завтра, думал он, завтра отряд окажется у Каменного Моста — и, если Гарху удалось добраться до Лориэна и эльфы во всеоружии встретят уруков возле брода, придет долгожданный конец этому постыдному плену. Завтра…

В следующий миг его сбили с ног.

Он был настолько погружен в размышления и не допускал даже возможности внезапного нападения, что оно застало его врасплох. Негромкий шорох раздался в темноте, густеющей между деревьями — и тут же кто-то рывком метнулся из засады, и что-то тяжелое, шумно пыхтящее, пропитанное ядреным луковым ароматом пота навалилось Саруману на плечи, опрокинуло на землю, уткнуло лицом в пучок колючей травы. В первую секунду Шарки решил, что это Шавах шалит — подобные веселые шуточки были вполне в его духе — но это оказался не орк.

— Ах ты… старый грязный мерзавец! С-сука! Это ты погубил Теомара… ты, ты! Я видел, как Шавах его прирезал… после того, как ты вынес ему смертный приговор! Ты и твой поганый дружок Каграт! Вонючие мрази! Только посмей подать голос, кликнуть кагратову кодлу — враз прибью, как цыпленка!

Голос нападавшего дрожал от едва сдерживаемой ярости. Неведомый супостат вцепился волшебнику в волосы и, тяжело дыша, ругаясь, брызжа слюной, тряс его и колотил о землю, возил лицом по траве — так, что Шарки едва мог вздохнуть. Еще одна жертва струмы, мелькнуло у него в голове — или просто доведенный до отчаяния и белого каления обезумевший пленник? Улучив момент, маг извернулся и заехал локтем ворогу поддых, аккурат в солнечное сплетение — и тать с приглушенным воплем отпрянул и согнулся в баранку, из горла его выдавился прерывистый всхлип…

— Убери лапы, Бык! — прохрипел Саруман: этот чуть невнятный сиплый говорок горца невозможно было спутать ни с каким другим. — Белены объелся?

— Заткнись! — Быкоголовый явно был не в себе. Он трясся от бешенства (вообще-то его настоящее имя было Берт, но иначе как Быком его никто и не называл). — Я теперь знаю… я теперь все про тебя знаю, подлая ты тварь! Вельха и Болджера тоже ты убил, мразь! Я знаю! Я видел! Их пристрелили по твоему навету…

— Кого? — Саруман с трудом понял, что речь, видимо, идет о тех горцах, товарищах Быка, у которых обнаружились признаки гнилой лихорадки — или чего-то, на неё похожего. — Опомнись, Бык! Твои приятели все равно были обречены… и к тому же опасны для окружающих.

— Опасны? Опасны?! — яростно сипел горец. — И поэтому ты их убил?

— Хватит, Бык. Охолони, слышишь? — сказал из темноты еще чей-то голос, в котором Саруман после секундного сомнения опознал голос Эотара. — Старик ни в чем не виноват… Он — такая же жертва обстоятельств, как и все мы.

Переубедить Быка было невозможно, он лишь злобно ляскнул зубами.

— Ты бы помолчал, ты… недомерок копченый! Это не твоих земляков он сгубил! — Но все же перевес был не на его стороне: его уже оттаскивали от Сарумана, мяли ему бока, бранились, шумно месились во мраке, что-то увещевающе бормотали торопливым лихорадочным шепотом. Волшебник осторожно перевел дух: везёт же ему сегодня на сумасшедших… Н-да уж. Сарумана Белого никто не посмел бы опрокинуть ничком на землю и возить мордой по грязи, а вот старого хрыча Шарки — запросто.

— Эй, дедуля, ты цел? — мимоходом бросил ему Эотар.

Саруман не ответил. Он по-прежнему лежал на земле — там, где упал — не делая попыток подняться. Вокруг него, привлеченное возней в темноте, собралось странное общество: Бык, чьи воспаленные близко посаженные глазки свирепо посверкивали в отблесках света; Эорлим — бравый роханский дружинник, нервно шмыгающий конопатым носом; еще двое горцев, дружков Быка — они держались чуть поодаль, в тени ближайшей телеги, видимо, надеясь, что Шарки их не опознает; Эотар — кудрявый низкорослый крепыш из Волда, «бывший кузнец». Какого лешего им всем от меня надо, ну какого? — устало, с тоскливой злобой думал волшебник. — Собрались, чисто шавки, пытающиеся затравить медведя… Он разглядывал комья земли, налипшие на его жилистые, когда-то нежные и холеные, а теперь — худые, загрубелые, обветренные непогодой руки не Белого мага — жалкого вшивого бродяги. С презрением, которое даже при желании не в силах был скрыть, процедил сквозь зубы:

— Дубьё! Ну до чего же вы все тупое, пустоголовое дубьё! — медленно (Бык все-таки помял его основательно) он приподнялся, сел на земле, пригладил растрепанную бороду, ощупал пострадавший нос и ссадину на скуле. — Ты! — Он хмуро поглядел на Быка, который, тяжело дыша, сгорбился неподалеку и, глухо ворча, как раздраженный зверь, исподлобья сверлил волшебника неприязненным взглядом. — Ну-ка скажи… перед тем, как орки напали на вашу деревню… сколько ваших