– В сердце, – опять почти бездумно повторил Мериптах.

– Да, но сейчас еще немного рано говорить об этом. Мне нужно рассказать тебе еще о многом, прежде чем ты станешь способен воспринять главное.

Сказав это, Апоп вышел из беседки и двинулся сквозь сад, решительно двигая мощными икрастыми ногами. Мимо геометрических бассейнов, мимо каменных небес. К длинному, высокому зданию с выпуклой крышей.

– Что это? – потрясенно спросил мальчик.

Они стояли под сводами огромного зала. Сквозь многочисленные высокие узкие окна в стенах текли потоки рассеянного света, заливая широкие столы, заваленные папирусными свитками и вощеными досками. И стоящие вдоль стен деревянные полки с горами все тех же свитков, досок и глиняных таблиц. Сразу вслед за появлением царя и его гостя сидевшие за столами люди в синих, желтых и белых одеждах молча поднялись и, не оглядываясь, удалились к противоположному выходу. В воздухе, становившемся постепенно все более гулким, были слышны шарканье подошв и покашливание.

– Это библиотека? Почему они ушли?

– Чтобы нам не мешать.

Мериптах повертел головой, неуверенно улыбаясь. Когда потные скульпторы прямо в его присутствии выбивали зубилом и молотом черты человека из мертвого камня, когда толпы извивающихся всем телом флейтистов окутывали его липкими мелодиями, это не так льстило, как покорно-организованная ретирада библиотечных молчальников. В этом была непонятная торжественность. И он чувствовал, что это внимание адресовано не только царю, но и в какой-то степени ему.

– Да, Мериптах, это библиотека. Главная библиотека города и царства. То, что ты видел во дворце? – просто этажерка с любимыми книгами. Камень, обожженная глина, папирус, бронза, кость, дерево, – идя вдоль полок, говорил Апоп, – все они по-разному умеют хранить человеческие слова. Самой длинной человеческой жизни не хватит, чтобы прочесть все, что здесь собрано. И не на все надо тратить время.

Царь остановился и остановил свою речь. Ему не нравилось, как она началась. Тяжелый взгляд, пройдясь по залу и словно бы напитавшись тяжестью собранного здесь знания, остановился на мальчике. У того даже чуть подкосились ноги под весом этого внимания.

– Мир стар, Мериптах, – неожиданно изменившимся голосом сказал Апоп. – Мир подобен древнему старику, все попробовавшему в этой жизни. Он иногда даже не помнит, что именно с ним случалось, и по второму, по третьему разу берется за то, за что уже брался. Когда-то ведь не было ни больших городов, ни храмов, ни каналов… – Апоп вздохнул и задумался.

– Да, десять миллионов лет назад не было ничего. Только тьма и океан. А потом появился холм Бен-Бен, – осторожно прошептал Мериптах. Гулкий, пустой воздух по своей воле увеличил значение этих слов.

Царь растянул рот в брезгливой гримасе:

– Это все ваши здешние сказки. Есть и сказки других мест, я не о том. Существуют многочисленные жреческие своды, где перечислены все правители страны всех династий от самого начала, и если верить им, то египтяне владеют страной уже тридцать шесть тысяч лет. Впрочем, есть и такое мнение, что власти этой не более шести тысяч лет. Не будем слишком доверяться ни тем ни другим. Одно несомненно, когда-то люди и в Черной Земле, и в других странах жили как животные, питались тем, что удавалось собрать в лесу и поймать в реке. Спали в звериных норах и не покрывали свои чресла. Так и сейчас живут многие племена в лесах южнее Фив и в горах севернее страны Ахияву, да и горцы Загроса недалеко от них ушли. Очень часто в таких племенах правили женщины, что ныне вообразить очень трудно, даже человеку с воображением. Ты понимаешь, что я говорю, Мериптах?

– Женщины-цари?

– И даже женщины-воины. На чем держалась их власть? Род велся от женщины, она была матерь своего племени, единственный источник, из которого оно пополняется. Для чего живет мужчина, было непонятно. Он охотился, отпугивал зверей и неприятелей. Но то же самое могли делать и молодые, сильные женщины. Однако мужчина не мог сделать того, что могли они? – родить. Людям долго не приходило в голову, что есть связь между соитием сегодня и рождением младенца спустя многие месяцы. Как животные, люди не знали отцовства, а одно лишь материнство. И даже когда ум человеческий дознался до причины рождения, власть женщины лишь пошатнулась, но устояла, ибо она продолжала обладать тайной – от какого именно мужчины родился у нее ребенок. Или изображать, что обладает, и этим держать племя в подчинении. Многомужество и поныне встречается то там, то здесь, и даже среди просвещенных народов. Самый живучий из древних обычаев.

Так продолжалось тысячи лет, а потом еще тысячи. Мир покоился на груди обширной, ленивой самки и прозябал в равномерной нищете. Но однажды началось всемирное восстание мужского ума против женской власти. Именно ума. Только развивая свою способность к отвлеченному, свободному, воспаряющему размышлению, мужской ум рассеял тьму тайны, пролегающей от соития до рождения. Фактически тайну времени. Война продолжалась повсюду и долго, скрытно и явно. Записанная история почти каждого народа полна рассказов о столкновениях с целыми армиями воинственных женщин. Поколения сменяли поколения, а власть переходила из рук в руки. Женщины только на нынешний взгляд слабы и неразумны. На самом деле они воинственны, хитры и неутомимы. И кровожадны. Войны между племенами, которые вели женщины, не заканчивались никогда или заканчивались истреблением одного из племен. Это легко объясняется. Женщина – непосредственное русло, по которому течет кровь рода. Мужчина лишь ставит своим семенем нечеткие отметины на этом потоке. Борясь с врагиней, женщина оберегает берега русла, ибо при разрушении берегов истекает в никуда и иссякает сила рода. И победить по-настоящему, то есть с полным прекращением опасности, можно лишь полностью испустив враждебную кровь. Поэтому женщине не нужна дань от врагини, не нужна земля, не нужна власть над ней. Ей нужна ее кровь. Я не наговариваю. Вспомни какую-нибудь потасовку среди придворных женщин князя Бакенсети, ты видел в жизни что-нибудь ожесточеннее? В ход шли зубы, ногти. И вспомни опять же, прекратить это мог только мужчина – управитель своей палкой.

Мериптах кивнул. Такие внезапные, на пустом месте побоища у кухонь или в «Доме женщин» порой случались, и тогда самые ухоженные, благоухающие флейтистки становились кровожаднее камышовых кошек.

– Недаром у египтян символом бессмысленной жестокости является именно богиня-женщина, львица Сохмет. Но это ладно. Вернемся к главной жиле разговора. Не всегда, я думаю, смена власти происходила путем войны. Волны жизни теплы, мягки и замедленны. В них возможны и безболезненные, безвоинственные перемены порядка. Часто женщины сами отдавали первенство мужчинам, чувствуя свою выгоду. Женоправные племена всегда нищенствовали, ибо приниженный мужчина вялый и плохой работник. Он может достичь чего-то, только уважая себя. Жизнь народа, ведомого энергичным правящим мужчиной, многократно обогащалась и изменялась к лучшему, ибо работали у вождя-мужа не только руки, но и голова. Мир перевернулся и устроился по-новому, но корни вражды остались. Есть еще племена диких женщин, и о них часто доносят. Где-то они скачут на лошадях и воюют на окраинах обитаемого мира. Но это мелочь в сравнении с той войной, что вползла под крышу каждой хижины. Признав для виду свое поражение, женщина непрерывно ведет свою тихую, мелочную, непрерывную битву с мужчиной, чередуя ласки и капризы, обращая слабость свою в вид власти. Сила ее в том, что она не устает. Самый сильный любовник не в силах утомить самую мелкую любовницу. Мужчина умнее и сильнее, но помимо этой тихой битвы он занят еще массой дел, он иногда забывает, что эта война идет, он верит, что мир искренен, женщина же не прерывается ни на мгновение. Повергая женщину на ложе, мужчина служит женщине, избивая ее, он уступает ей, даже убивая ее, он лишь признает свое окончательное поражение.