Оружия, правда, никакого. Воздушное такси.

Шульгин по неудержимой привычке уже полез в бронеход. Очень он его интересовал, раньше виденный только сквозь линзы прицела или в виде никчемной кучи металлолома.

— Олег, иди сюда. Схема управления совпадает?

Левашов заглянул в широкий бортовой люк.

— Один в один. Только он не летающий. А вот здесь, наверное, пост оператора гравипушки… Так, так, ага, нормально. Это, значит, блок наведения, это спуск, это, как бы, реостат интенсивности… Пустяки. «Леопард» в двадцать раз сложнее…

— Слышь, ребята, а давайте на прощание монстров пугнем? Чтоб знали!

«Почему нет?» — подумал я. Обещания надо исполнять, тоже старое правило. Замахнулся — бей, обнажил клинок — руби. Иначе уважать перестанут.

Тем более вдруг после уничтожения противника исчезнет эта изматывающая, ноющая боль в сердце и почти предсмертная тоска? Так, говорят, бывает при острых приступах стенокардии. Так откуда вдруг у меня — и стенокардия?

— Годится. Только доложите, ваше превосходительство, план боя…

Бронеход, показавшийся нам при первой встрече чрезвычайно медлительной машиной, на самом деле способен был развивать скорость под сотню километров. Просто в цепи они ползли, как морские минные заградители, расставляя на захватываемой территории что-то вроде антенных комплексов, для будущего развертывания межвременной завесы. Отчего их и легко было расстреливать, а так аппарат вполне мобильный.

Его подняли до внешних ворот на специальной грузовой площадке, по типу тех, что используются на авианосцах, а флигеры взлетели сами. На одном я, на втором Олег. Шульгин, конечно, вновь преобразился в танкиста. Тот раз ему пришлось работать за механика-водителя, и он остро завидовал Берестину, вволю настрелявшемуся.

Пора бы и забыть давнюю битву, мало ли после нее было других, однако — первый бой, как первая любовь. И вражеский танк — вот он, связка меж прошлым и будущим, а посередке словно ничего и не случилось… Как будто вчера…

Я чувствовал нечто очень близкое по тональности, но не в такой острой форме. Не до этого мне сейчас было.

Решили так. Судя по схеме, выход на поверхность находится за пределами базы, причем в нужном направлении, и монстры нас скорее всего не заметят. Заметят — им же хуже. Умрут на полчаса раньше.

Флигеры вместе с бронеходом отгоняем за ближайшее скальное прикрытие. Тут неподалеку сидит и Сехмет со своим дирижаблем. Устроились как положено, обозначили на всякий случай оборону по трем азимутам.

Я, как старший по званию (условно, конечно, но для квангов очень важно), подлетел на флигере к нужному месту. Поначалу ребята испугались. Слишком знакомая, неприятно знакомая машина. Я такую реакцию предвидел и подлетал, по пояс высунувшись в лобовой люк.

Увидели, сообразили.

Поболтали немного, исходя из правил приличий. Кванг поверил всему, что я захотел ему рассказать. Согласился улететь, приняв мои наилучшие пожелания и обещание встретится.

Возможно, это окажется правдой.

Вернулся, когда Олег и Сашка весело препирались, сидя на лобовом листе бронехода, передавая друг другу фляжку. Теперь-то что, теперь гулять можно, заслужили.

— Интересно, а как у них насчет баб-с? — спрашивал Шульгин, непроизвольно поглаживая лежащий рядом карабин.

— Даст бог, узнаем, — ответил Левашов, — но мне кажется, бабы в их реальном выражении — чисто наша, земная выдумка. Прочие, вот эти, — широкий круг рукой, — нашли более рациональное решение полового вопроса. И аггры, и форзейли — они без этого… Скажем так, обходятся…

«Не совсем чтобы так, — подумал я, подходя вплотную. — У аггров скорее насчет мужиков проблемы, а бабы — вполне себе…»

Но говорить ничего не стал. Невзначай заденешь тонкие чувства. Сказал другое:

— Братцы, по глотку, и кончай! Мы или пьем, или воюем. Может, вас прав на управление бронетехникой лишить?

— Да кончай, Андрей! — вскинулся Сашка. — Когда нам сто грамм фронтовых мешали? Поехали!

Он завинтил крышку и сунул солдатскую фляжку в чехол.

Чтобы вправду мешали — я такого не видел, однако…

Договорились так. Олег остается в резерве (как всегда), а мы с Сашкой предпринимаем внезапную танковую атаку. Он это попробовал с бригкомиссаром Попелем — получилось. Сейчас — повторим здесь. Если не сгорим в бою, оттянемся назад, бронеход взорвем и на двух флигерах улетим в гости к Дайяне.

Спорить с нами обоими Олег никогда не любил. Не выходило. Предпочел согласиться, рассчитывая, что кривая все равно вывезет. Как всегда вывозила.

Шульгин еще раз осмотрел пульт управления машиной, подвигался в кресле, привыкая к незнакомой системе.

— Ты — за стрелка-оператора, а я за управлением… — Мне казалось, так будет вернее.

— Давай. — Сашку распределение должностей устроило.

Ох, что сейчас будет…

Бронеход, подчиняясь командам, приподнялся над землей и плавно поплыл. От той стороны, где суетились монстры, нас отделяла полуокружность основания станции.

На самой малой скорости, почти ползком я обогнул осевой цилиндр. Внутри машины отчетливо воняло. Не сказать чтобы неприятно, но не по-нашему. Хлорка пополам с духами «Лориган», что-то в этом роде.

Выдвигаясь на оперативное пространство, я дал «по газам». Пять секунд на разгон, еще десять, с крутым заносом корпуса по снежному покрытию — до главного входа в Базу. Прямо впереди — «медуза» и две противонаправленных цепочки рабочих-монстров. Монстры-охранники торчали по внешнему фасу, направляя свои митральезы в вихрящуюся снежными смерчами тундру. Лыжников-квангов ждали, или дошла уже до них весть о «заморских дьяволах», умеющих убивать на немыслимом расстоянии, неуязвимых и, по их понятиям, жестоких.

Нет, конечно, муравьи муравьями, инстинкты — тем более. Но чтобы сформировался инстинкт, сначала, пусть миллион лет назад, должны были быть для него предпосылки? Откуда взяться «солдатам», охраняющим муравейник? Значит, приходили, приползали враги, сольпуги, тараканы, ламехузы, для борьбы с которыми потребовалась стройная организация? Другое дело, что в известный момент она окостенела в заданных рамках.

— Мочи их всех, Сашка!

Если кто-то считает меня гуманистом, то зря. Особенно в данной ситуации. При чем здесь «гуманизм», если «гомо» мы перед собой не видим?

Так и работника санэпидемслужбы, прыскающего дихлофосом в заселенном всякой нечистью подвале, можно назвать фашистом.

Шульгин врубил гравипушку сразу на полную мощность. Мы помним, как нас сгибало, заливало сердце и артерии отяжелевшей до ртутной густоты кровью. Как ломались вокруг вековые сосны, а гусеницы танка вязли в промерзшей земле, как в торфяном болоте. Тогда мы попали под двенадцать «же», сейчас прямой наводкой вышло едва ли не пятьдесят.