Было совершенно ясно, что Распутину доставляет удовольствие заставлять их плясать под свою дудку, как дрессированных обезьян, а вдруг это нечто большее, чем злорадство или простое недоброжелательство?

Их хозяин встал и жестом указал на черную палатку, стоящую в задней части храма.

— Давайте посмотрим на камни мостовой, на которых лежал царь. В честь него этот храм и возведен.

Эрин, встав, подвинула свой стул к столу. Джордан и Рун сделали то же самое. Они пошли вслед за опустившим плечи Распутиным, выстроившись на манер сангвинистской триады: Рун впереди, Джордан справа, Эрин слева.

Распутин остановился перед палаткой. Четыре полированные колонны поддерживали балдахин, высеченный из мрамора и витиевато украшенный в русском стиле: черными цветами и завитушками. В небольшое отверстие в палатке, полог над которым был приподнят, виднелся участок обычной дороги, мощенной серым булыжником. Продуманное сочетание повседневной обыденности с церковной пышностью напомнило Эрин, почему это громадное здание было воздвигнуто именно здесь, — для того чтобы увековечить память об убиенном царе. Она сравнила высоко парящие потолки над приделами и богато расписанные золотом изразцы в храме с простыми земляными насыпями и гранитными плитами на Пискаревском кладбище.

Да, некоторые смерти увековечивались более пышно и выразительно по сравнению с другими.

Несколько распутинских прихожан подошли и встали полукругом за их спинами, как будто привязанные невидимыми нитями к своему пастырю.

— Я часто приходил сюда во время блокады Ленинграда, — сказал Григорий, положив руки на край доски деревянной рамы палатки. Рукава его рясы опустились почти до локтей, выставляя напоказ обросшие густыми черными волосами запястья и предплечья. — Церковь была недействующей. Ее святость снова перешла к Риму. Но само здание вполне годилось для складирования покойников. Они и использовали его как морг в зимнее время. Трупы складывали вдоль стен.

Эрин всю передернуло, она представила себе замороженные трупы, уложенные, как туши на бойне, в ожидании прихода весны, когда их можно будет предать земле.

— По мере продолжения блокады число трупов возрастало, их доставляли сюда на санках, которые тащили живые. Лошади к тому времени уже были съедены. Мертвецы прибывали сюда, словно новорожденные из родильных домов, — голыми. Каждый лоскут одежды надо было сохранить, чтобы обогревать с его помощью тех, кто еще был жив. — Распутин внезапно заговорил хриплым шепотом. — Сам я жил в подземной усыпальнице. Никому и в голову не приходило прийти сюда, чтобы посмотреть на трупы. Их было слишком много. По ночам я выходил и считал их. Вам известно, сколько детей умерло в блокаду? Не только от холода, хотя он был нестерпимо жгучим и, как говорят, унес немало жизней. И не просто от голода, хотя он явился причиной смерти многих. И даже не от рук нацистов, которые сеяли смерть с неба и разбрасывали ее повсюду по земле. Нет, даже не от них.

У Эрин сжало горло.

— Стригои?

— Они набросились, как туча чумной саранчи, пожирая души слабых и голодных людей, пребывающих здесь. Мне удалось выбраться отсюда, добраться до Рима и попросить помощи. — Распутин посмотрел на Руна, который, не выдержав его взгляда, опустил глаза. — В той войне церковь соблюдала нейтралитет, но сангвинисты никогда не прекращали бороться против стригоев. Они и до сих пор с ними борются.

Эрин обхватила себя руками. Стригои нашли легкую добычу в этом осажденном городе.

— Из Рима я вернулся ни с чем. Мне пришлось силой пробиваться через линию фронта для того, чтобы снова оказаться в этом городе, который я так любил и который война буквально превратила в склеп. И когда мне попадались умирающие дети, я спасал их, забирая в свой приход. С помощью своей собственной крови я создал армию, которая защищала моих людей от этого проклятия.

Распутин жестом руки, прикрытой черным рукавом, указал на своих псаломщиков и служителей, стоявших неподалеку.

— Вы видите перед собой лишь нескольких из тех детей, что потерял Ленинград. Это ангелы, которые не умерли в грязи.

Они переступали с ноги на ногу, их блеклые глаза неотрывно смотрели на него — смотрели с поклонением.

— Доктор, а вы знаете, сколько людей погибло здесь?

Эрин покачала головой.

— Два миллиона. Два миллиона душ в городе, в котором прежде проживало три с половиной миллиона человек.

Эрин никогда прежде не сталкивалась с кем-либо, кто видел страдания и знал величину безвозвратных потерь русских.

— Я очень сожалею.

— Я не мог оставаться в стороне. — Распутин сжал свои мощные руки в кулаки. — Именно это и побудило меня к действию. Судьба более суровая, чем отлучение от церкви. Речь шла о спасении детей. Скажите, доктор, а как бы вы поступили на моем месте?

— Ты же не спас их, — возразил Рун. — Ты превратил их в монстров. Лучше бы ты дал им возможность идти в царство Божье.

Распутин игнорировал реплику Руна, его глубоко посаженные голубые глаза пристально смотрели на Эрин.

— Вы можете смотреть в глаза умирающего ребенка, слышать, как затихает его сердцебиение, — и при этом ничего не делать? Зачем Бог дал мне эти возможности, как не для того, чтобы использовать их для спасения невинных и непорочных?

Эрин вспомнила, как она слушала, как постепенно затихало, а потом и вовсе остановилось сердцебиение ее сестрички. Вспомнила, как она молила отца отвезти их с матерью в больницу, вспомнила, как молила Господа спасти ее. Но ее отец и Бог выбрали другую судьбу этому невинному ребенку — позволили ей умереть. То, что Эрин не смогла спасти свою сестру, преследовало ее всю жизнь.

Она сунула руку в карман и коснулась пальцами лоскутка одеяльца. Вот если бы она обладала такой смелостью, как Распутин… Вот если бы она использовала свой гнев на то, чтобы бросить вызов отцу, выступить против его толкования воли Божьей… Ее сестра, возможно, была бы сейчас жива. Могла ли Эрин обвинять Распутина в том, что ей хотелось сделать самой?

— Ты развратил и испортил их. — Рун коснулся ее рукава, словно чувствовал охватившее ее горе. Распутин, опустив глаза, следил за его рукой. — Ты же не спас тех детей. Ты не дал им возможности обрести вечный мир рядом с Господом.

— Ты уверен в том, что говоришь, друг мой? — спросил Распутин. Он отвернулся от палатки и посмотрел в лицо Руну. — А ты сам обрел хоть какой-то мир, служа церкви? Когда ты предстанешь перед Богом, у кого душа будет чище? У того, кто спасал детей, или у того, кто превратил в чудовище женщину, которую любил?

Глаза Распутина в этот момент были устремлены на Эрин.

Она задрожала, почувствовав некое предостережение в этом мрачном взгляде.

27 октября, 18 часов 22 минуты

по московскому времени