– Позаботьтесь, – сказал Альбигони. – Пусть Кэрол Нейман доставят в Скриппс – если вы не против, доктор Берк. Мы устроим так, что с вами станут советоваться как с ее главным корректологом.

Мартин согласился, не в силах придумать ничего лучше.

– Я хотел бы все обдумать, прежде чем дам полный отчет, – сказал Мартин. – Я не вполне уверен… Еще рано утверждать, что мои толкования верны.

Альбигони отмахнулся.

– Что могло привести к тому, что Эмануэль потерял свою основную структуру личности?

– Тяжелейшая травма. Длительное насилие в детстве. Матереубийство. Отцеубийство. Именно это обычно предваряет психоз или крайне социопатическое манипулятивное поведение. Мы выявили определенные свидетельства такой травмы, но хотелось бы найти сторонние подтверждения.

– Почему же он не был таким всю жизнь?

– Какие-то смягчающие обстоятельства, – ответил Мартин. – Возможно, ощущения оправданности… личность разрушалась долгие годы и наконец – окончательный распад, растворение основной структуры личности и господство субличности. – «Господство? Полное скотство».

Альбигони наконец одарил Мартина едва заметным кивком: «Понимаю».

– Но вы не можете говорить с уверенностью, пока не заполните пробелы в биографии Голдсмита?

– Особенно сведения о его отце, – сказал Мартин. – И, возможно, о матери. Он отрицает наличие брата или сестры. Это так?

– Не знаю, – сказал Альбигони.

– Достаточно, доктор Берк, – вмешался Ласкаль. – Давайте уберем отсюда ваших людей и подготовимся к визиту представителей власти.

– Благодарю за приложенные усилия. – Альбигони поднялся и протянул Мартину руку. – По сути вы, доктор Берк, говорите, что человека, которого я считал своим другом, больше не существует.

Мартин посмотрел на протянутую руку Альбигони, потянулся было к ней, но убрал руку, не прикоснувшись. Альбигони еще несколько секунд ждал.

– Я не могу этого утверждать, – сказал Мартин.

Альбигони убрал руку.

– Думаю, именно это мне и нужно было узнать, – сказал он. Ласкаль вновь напомнил, что надо уходить.

Мартин вернулся в обзорную и обнаружил, что за Кэрол присматривают Дэвид и Карл.

– Без изменений, доктор Берк, – сказал Дэвид. – Жаль, вы не позволяете нам провести диагностику, пробное исследование…

– На подготовку требуется несколько часов, – тихо сказал Мартин. Он коснулся щеки Кэрол. Выражение сонного умиротворения на ее лице не изменилось. – Мы должны немедленно покинуть здание.

– Мы все подписали соглашение о соблюдении тайны, – сказал Дэвид. – Мы думали, вам это известно.

– Я этого не знал. Но, пожалуй, предполагал…

– Мы хотим вернуться во вновь открытый ИПИ, доктор Берк.

– Не знаю, возможно ли это. – «Или хочу ли я этого».

– Если это будет возможно, мы надеемся, что вы позволите нам подать заявления о приеме, – сказал Карл. – Марджери и Эрвину тоже хотелось бы вернуться. Эта работа очень важна, доктор Берк. Вы очень важны.

– Спасибо. – Он медленно провел рукой над Кэрол. Пытаясь найти какую-то магию, применимую в Стране. Или просто указывая коллегам на такую возможность. – Мы столкнулись с таким впервые…

– Знаю, – сказал Дэвид. – Я уверен, что она очнется. Она похожа на Спящую красавицу. Никаких повреждений.

– Никаких видимых повреждений, – поправил Карл.

– Верно, – согласился Мартин.

Незнакомые ему люди постучали в дверь и сказали, что им приказано перевезти доктора Нейман в больницу и препроводить наружу всех находящихся в здании.

– Я отправлюсь с ней, – сказал Мартин.

– У нас нет такого распоряжения, сэр, – сказал ему крепкий цветущий человек в черном псевдокостюме.

– Господин Альбигони назначил меня ее главным корректологом, – сказал Мартин. – Мне необходимо быть при ней.

– Прошу прощения, сэр. Возможно, когда она будет в больнице. Нам поручено эвакуировать вас и остальную вашу команду другим путем. Все уже оговорено.

Мартин снова почуял дым и кровь, почувствовал нездоровую смесь гнева и торжества. Он не мог сражаться одновременно внутри и снаружи. Он сдался, и крепкий мужчина улыбнулся с профессиональным сочувствием. Мартина отвели к лимузину, ожидавшему в служебном гараже в глубине здания.

Был разгар дня. Прошло всего несколько часов с тех пор, как они ушли в Страну.

От своей квартиры к бульвару Ла-Сьенега, около пяти километров, Ричард Феттл шел пешком, его длинные тонкие ноги наполняла энергия, какой он не ощущал уже много лет. Он ничего не боялся ни о чем не беспокоился; видел ясное небо, слышал гул дорожного движения в Тенях – автобусы, арендованные машины, редкие частные машины проносились туда-сюда по улицам и широкому бульвару; дрозды ковыряли редкую зимнюю траву на старых газонах перед жилыми домами вспученных тротуарах залатанных мостовых.

Три башни Первого Восточного Комплекса омывали своим жемчужным отраженным светом антикварные магазины и художественные галереи, которыми уже столетие славилась Ла-Сьенега. Здесь был основной торговый узел для корректированных из их Комплексов и обитателей теневой зоны; мелочный торг, торговые сделки, приключения гетто.

Ричард осуществил собственную коррекцию, именно так, как предполагалось по замыслу Бога и природы. Он преодолел собственный лабиринт и избавился от своего демона: друга, который предал его, но при этом однажды одарил его заботой и любовью.

Тем не менее Ричард не ощущал необходимости оплакивать Эмануэля Голдсмита. Или сожалеть об уходе Надин. Сейчас он ощущал только пустоту внутри, усталость ног, угасание дня и окружающий город, в котором прожил всю жизнь.

Он миновал подножие здания «Федерального депозитного банка Калифии», огромной полувековой давности пирамиды из узорчатого зелено-медного стекла с примыкающей башней. Каменные стены были оклеены разъеденными непогодой плакатами, провозглашавшими бинарное тысячелетие «временем эмоционального катарсиса» и «наступления Нового Века», оповещавшими о митингах «Кретины за равноправие» «против контроля корректологического государства над разумом» протестах против дальнейшего такого развития, которое ведет к переменам, о волнении, гневе и глупости; цвет, эклектика и маниакальная озабоченность граждан и групп, воодушевленных неверно направленными страстями или неправильной осведомленностью; торжество слабого человеческого разума в присущей ему манере.

Он глубоко вздохнул, улыбнулся случайному прохожему, обратившему на Феттла не больше внимания, чем на стену банка, и побрел дальше. Не надо бояться. Даже если придут селекционеры и заберут его, не надо бояться. Даже если он войдет в дом мадам де Рош в горной долине и обнаружит, что его искренне не одобряют, или зайдет в «Тихоокеанский литературно-художественный салон» и встретит там только презрение и резкую критику; даже если он решит, что все его прошлые труды тщетны, не важно, не надо бояться, он избавился от густых туч, отягощавших его жизнь. Не обладая ничем, он был бы очень благодарен за меньшее.