с собой, но если бы она умерла сегодня… — Он резко замолчал, потому что я схватил его за ворот и впечатал в стену.

— Давайте договаривайте! — прорычал я; кровь отхлынула от лица Букера. — Вы хотели сказать, что если бы она умерла, то не было бы никаких материальных компенсаций, сукин вы сын!

— Если вы так подумали, то и жюри присяжных тоже подумает, — задыхаясь, сказал Букер. — Вот и все.

Я отпустил его и отвернулся:

— Убирайтесь из моего дома!

Он был достаточно умен, чтобы скрыться за дверью без единого слова, но меньше чем через минуту в дверь вновь позвонили.

— Сказал же вам исчезнуть! — огрызнулся я, но вместо Гая Букера на крыльце стояла Пайпер.

— Ну я… я пойду…

— Я ожидал увидеть не тебя.

В памяти всплыл наш поцелуй в суде, и мы оба сделали шаг назад.

— Шон, мне нужно поговорить с тобой, — сказала Пайпер.

— Я же сказал тебе, просто забудь…

— Вовсе не о том, что случилось днем. Речь о твоей дочери. Думаю, у нее булимия.

— Нет же, у нее НО.

— Шон, у тебя еще одна дочь. Я говорю об Амелии.

Дверь была широко распахнута, и мы оба дрожали. Я отступил в сторону, чтобы пропустить Пайпер. Она нервно остановилась в коридоре.

— С Амелией все в порядке, — сказал я.

— Булимия — это пищевое расстройство. Человек, страдающий этим заболеванием, тщательно охраняет свою тайну. Эмма слышала, как ее тошнит поздно вечером. И во время последнего осмотра Роб заметил, что у нее разрушена эмаль на внутренней стороне зубов, что может быть вызвано постоянной рвотой. Можешь ненавидеть меня за этот разговор, но, учитывая, что сейчас ночь, я бы лучше спасла жизнь Амелии, чем знала, что у меня была такая возможность, а я ничего не сделала.

Я посмотрел на лестницу. Амелия была в душе или, по крайней мере, так сказала. Она не пошла бы в вашу общую ванную, а вместо этого использовала комнату, смежную с нашей хозяйской спальней. Хотя я убрал все следы того, что произошло с тобой, Амелия сказала, что это все равно пугало ее.

Будучи офицером полиции, мне приходилось иногда ставить под сомнение границу между личной жизнью и ролью родителей. Я повидал достаточно подростков, которые снаружи казались совершенно приличными, а потом их брали за хранение наркотиков, кражу или вандализм. Я знал, что люди не всегда такие, какими ты их хочешь видеть, особенно если им от тринадцати до восемнадцати лет. Шарлотте я не говорил, но иногда я проверял шкафчики Амелии, пытаясь найти то, что она могла прятать. Я никогда ничего не находил. Но опять же, я искал наркотики, алкоголь и не подумал бы обратить внимание на следы пищевого расстройства. Я бы даже не знал, что именно искать.

— Она же не худая, как дистрофик, — сказал я. — Может, Эмма ошиблась.

— Страдающие булимией не доводят себя до голода, они переедают, а потом вызывают рвоту. Потерю веса и не заметишь. И есть еще кое-что, Шон. В школе, в туалете для девочек, Эмма видела, как Амелия порезала себя.

— Порезала? — повторил я.

— Как бритвой, — ответила Пайпер, и я вдруг понял. — Просто иди и поговори с ней, Шон.

— И что мне сказать? — спросил я, но она уже вышла за дверь.

Пока Амелия мылась в душе, я слушал, как бежит по трубам вода. По тем самым трубам, ремонтировать которые мы вызывали сантехника четыре раза за прошедший год, а они все так же протекали. Он сказал, что дело в кислоте, но я на тот момент решил, что это ерунда.

Рвотные массы содержали много кислоты.

Я поднялся на второй этаж и зашел в спальню, которую вы с сестрой делили. Если Амелия страдала булимией, не заметили бы мы пропажу еды? Я сел за ее стол и порылся в ящиках, но ничего не нашел, кроме жевательной резинки и старых контрольных. Амелия приносила домой только пятерки. Как мог ребенок, который так трудился, который делал столько всего правильно, сойти с рельсов?

Нижний ящик стола Амелии не закрывался. Я выдвинул его и достал коробку пластиковых пакетов «зиплок» емкостью в галлон. Я перевернул коробку, будто изучал редкий артефакт. Зачем Амелии хранить их здесь, когда они лежали в свободном доступе в кладовой. А уж тем более прятать пакеты за ящиком. Затем я повернулся к кровати. Сдвинул простыни, но нашел лишь полинявшего мягкого лося, с которым Амелия спала с тех пор, как я встретил Шарлотту. Я опустился рядом с кроватью на пол и прощупал пространство под матрасом.

Оттуда я достал целые горсти: обертки от конфет, упаковка от хлеба, пустые пачки от печенья и крекеров. Они упали к моим ногам, словно пластиковые бабочки. Ближе к изголовью лежали атласные бюстгальтеры с прикрепленными ценниками — слишком большого размера для Амелии, косметика с ценниками из аптеки, бижутерия на пластиковых подложках.

Я опустился на пол, сидя в центре всех доказательств того, что не желал видеть.

Амелия

С меня стекала вода, и я завернулась в полотенце. Сейчас хотелось лишь забраться в пижаму и лечь спать, притвориться, что сегодняшнего дня не было, но на полу спальни сидел папа.

— Ты не против? Мне надо переодеться…

Он повернулся, и тут я увидела, что перед ним валялась куча всего.

— Что все это такое?

— Хорошо, я ужасная свинья. Я приберусь в комнате…

— Ты украла это?

Он поднял горсть косметики и бижутерии. Безвкусные вещи — такой макияж я бы никогда не нанесла, серьги и колье для старушек, но, складывая их в карманы, я чувствовала себя супергероем.

— Нет, — произнесла я, глядя на него.

— А для кого этот бюстгальтер? Тридцать шесть D.

— Для подруги, — ответила я и слишком поздно поняла, что выдала себя: папа знал, что у меня нет друзей.

— Я знаю, что ты делаешь, — сказал он, тяжело поднимаясь на ноги.

— Может, тогда расскажешь мне? Не понимаю, почему ты устроил мне допрос, пока я вся мокрая и замерзаю…

— Ты вызывала рвоту, перед тем как пойти в душ?

Щеки мои вспыхнули, когда я услышала правду о себе. Идеальный момент, ведь вода скрывала звуки рвотных спазмов. Я это давно поняла. Но я попыталась отшутиться.

— Ну да, конечно, я делаю это каждый раз, как иду в душ. Поэтому у меня одиннадцатый размер, хотя у всех в моем классе ну…

Он шагнул ко мне, и я крепче закуталась в полотенце.

— Прекрати врать! Хватит!

Отец схватил меня за запястье и дернул на себя. Я думала,