Я увидел башню; я увидел залитый лунным светом лес и луну на западе; и я увидел звезду, от которой на миг протянулась тонкая мерцающая линия – и исчезла, словно эктоплазма, а я смотрел в окно, не в силах поверить в то, что совсем недавно видел своими глазами. Башня опустела; лягушки продолжали вопить в такт, но все другие звуки стихли; на башне никого не было, включая и моего кузена Эмброуза. Я стоял, прижавшись лицом к стеклу, не веря своим глазам. Внезапно сообразив, что кузен, возможно, уже идет домой, а то и вовсе подходит к дому – ибо я совершенно потерял представление о времени, – я отпрянул от окна, напоследок бросив быстрый взгляд через плечо.

Мягко спрыгнув на пол, я вышел из кабинета и поднялся в свою комнату; едва я закрыл за собой дверь, как внизу хлопнула входная дверь и послышались шаги кузена. Но кузен ли это? Впечатление было такое, словно шагает не один человек. Какие медленные, шаркающие шаги! И кто это разговаривает в коридоре таким странным, гортанным голосом?

– Давно мы не виделись! – послышался хриплый, низкий голос; несомненно, это Эмброуз.

– Да, Хозяин.

– Ну что, сильно я изменился?

– Нет, кроме лица и одежды.

– Где побывал?

– На Мнаре и в Каркозе. А ты, Хозяин?

– Во многих местах, во многих лицах. В прошлом и будущем. Не болтай лишнего, здесь опасно. В этих стенах есть чужак, хоть он и одной со мной крови.

– Мне лечь спать?

– Тебе это нужно?

– Нет.

– Тогда просто отдыхай и жди. К утру все будет как обычно.

– Слушаюсь, Хозяин. Когда я тебе понадоблюсь, я буду на кухне, как в прошлый раз.

– Постой. Ты знаешь, какой сейчас у людей год?

– Нет, Хозяин. Сколько лет я отсутствовал? Два года? Десять?

Послышался жуткий смех Эмброуза.

– Всего-то ничего! Более двухсот лет. Многое изменилось, как и предсказывали Великие Древние. Сам увидишь.

– Доброй ночи, Хозяин.

– Надо же, как давно ты не произносил этих слов. Отдыхай, завтра нам понадобятся силы – мы откроем Им проход.

После этого наступила тишина; я слышал, как кузен медленно поднимается по лестнице. Я похолодел от ужаса; как это страшно – слышать звук шагов человека после всего, что я видел в окно кабинета (если я и в самом деле что-то видел), и после того, что слышал в передней (если я хотя бы приблизительно понял смысл загадочного диалога); мне казалось, что после всего, что произошло, я не могу доверять самому себе! Кузен вошел в свою комнату и закрыл дверь. Через некоторое время заскрипела кровать, и опять стало тихо.

Первым моим желанием было немедленно бежать прочь, однако, если бы я сбежал, мой кузен заподозрил бы неладное. Впрочем, вскоре наступила другая реакция – мне начало казаться, что я бросаю Эмброуза в беде. Будь что будет, решил я; нужно немедленно увидеться с доктором Харпером и рассказать ему все с самого начала; можно даже снять копии с некоторых документов из библиотеки моего кузена. У меня не хватило духа заняться этим посреди ночи, но я решил, что сделаю это обязательно. Прежде чем навсегда уехать из этого дома, я должен сделать все так, чтобы тот, кто придет после меня, располагал необходимыми материалами, способными помочь ему разгадать тайну Биллингтонского леса – и странных и ужасных происшествий в Данвиче.

В ту ночь я не сомкнул глаз.

Утром я дождался, когда мой кузен спустится вниз, и только после этого вышел из своей комнаты, дрожа от страха при мысли о том, что могу увидеть. Однако мои страхи оказались напрасными; я увидел Эмброуза, который готовил завтрак. Выглядел он веселым и бодрым, а его вид окончательно развеял мои страхи, хотя кузен не сделал ничего такого, что помогло бы мне забыть мое ночное приключение. Против своего обыкновения, кузен был настроен на беседу. Он надеется, что лягушачьи крики не помешали мне уснуть.

Я заверил его, что крепко проспал всю ночь.

Да, лягушки в эту ночь кричали особенно громко, заметил он; видимо, придется поискать какой-нибудь способ их унять.

Не знаю почему, но это предложение меня встревожило. Не удержавшись, я напомнил ему «инструкции» Элайджи, которые запрещали тревожить лягушек. Кузен улыбнулся, немного мрачно, немного рассеянно, словно давая мне понять, что с некоторых пор предостережения Элайджи его не волнуют. Столь необычная реакция мне совсем не понравилась, но я постарался скрыть свои чувства.

Затем кузен сообщил, что сегодня большую часть дня он проведет в лесу; он надеется, что я не буду скучать. Ему нужно доделать кое-какие дела.

Я изо всех сил старался не выдать своего ликования – отсутствие Эмброуза означало, что я смогу спокойно заняться документами в его кабинете; вместе с тем, желая поддержать игру, я спросил, не нужна ли ему моя помощь.

Он улыбнулся:

– Как ты великодушен, Стивен. Но дело в том – прости, я забыл тебе сказать, – что у меня уже есть помощник. Пока ты ездил в Аркхем, я нанял работника. У него немного странная речь, и одет он немного странно. Дело в том, что он индеец.

Вероятно, кузен заметил мое удивление, поскольку добавил:

– Ты, похоже, очень удивлен.

– Не то слово, – с трудом выговорил я. – Где тебе удалось откопать индейца?

– Понимаешь, он сам пришел, вот я его и взял. В этих холмах кого только не встретишь.

Он встал и, заметив, что мне уже не до еды, начал убирать посуду. Выходя из кухни, он обернулся и произнес слова, от которых я пошатнулся:

– Странные бывают совпадения – ты можешь себе представить, как зовут этого индейца? Квамис.

В офис доктора Сенеки Лэпхема, расположенный на территории кампуса Мискатоникского университета, Стивен Бейтс вошел около полудня, седьмого апреля 1924 года; к нам его направил доктор Армитедж Харпер, бывший университетский библиотекарь. Мистер Бейтс оказался крепким седеющим мужчиной лет сорока семи. Несмотря на его явное стремление сохранять невозмутимый вид, я видел, что он чем-то крайне озабочен и даже расстроен; значит, решил я, это человек нервный и, может быть, даже склонный к истерии. Мистер Бейтс держал в руках толстый пакет, содержащий, по его словам, описание неких событий, произошедших с ним совсем недавно, а также копии нескольких документов, сделанные им собственноручно. Поскольку доктор Харпер заранее предупредил нас о визите мистера Бейтса, патрон сразу провел гостя в свой рабочий кабинет; в то время я решил, что его, видимо, заинтересовала рукопись, посвященная каким-нибудь проблемам антропологии, столь любимой моим патроном.

После того как мистер Бейтс представился, патрон предложил немедленно приступить к делу. Так мы и сделали. Рассказ мистера Бейтса, немного эмоциональный и бессвязный, что я приписал его несколько высокопарной манере изъясняться, касался сохранившихся до наших дней древних религий и культов. Вскоре стало ясно, что мое мнение по поводу всей этой истории патрона совершенно не волнует; выражение его лица – плотно сжатые губы, сузившиеся глаза, наморщенный лоб и, главное, напряженное внимание, заставившее его забыть, что приближается время ланча, – указывало на то, что рассказ мистера Бейтса его крайне заинтересовал. Начав говорить, мистер Бейтс уже не мог остановиться; слова извергались из него бурным потоком, который иссяк только тогда, когда он протянул рукопись доктору Лэпхему с просьбой прочитать ее немедленно.