Государыня осыпала его самыми милостивыми приветствиями и после продолжительнаго беседования изволила отпустить его сими словами: «Вам нужен покой после дороги; теперь моя обязанность вас успокоитъ за все трудные и славные ваши подвиги на возвышение отечественнаго величия». Его был ответ: «Государыня! после Бога – Вы, и Вами гремит в мире наше отечество»[245].

В 10-м часу фельдмаршал приехал в Таврический Дворец, пробежал прытко до своей спальни, не приметив, что его встречала придворная услуга. Его спальня была приготовлена в прекрасной небольшой комнате с диваном и несколькими креслами; душистое, мягкое, очесанное сено составляло пышную его постель; в углу горел камин; подле спальни в другой подобной комнате поставлена была гранитная ваза с невскою водою и с полною принадлежностию – серебряным тазом и ковшом, для окачивания. В спальне своей он застал одного меня, дремлющего у камина; на лице его ясно изображалось удовольствие и усталость от волнений душевных, от дороги и от необыкновенной ему одежды с золотом и кучею брильянтов. «Ну, – сказал он мне: – я так и ожидал; спасибо, что подождал меня», закричал: «Эй, Прошка! раздевай меня». Мгновенно является каммер-лакей в мундире с галунами; граф подбегает к нему с вопросом: «Что прикажете?» – «Для услуг вашего сиятельства!» – «Нет! нет! м. г. возвратитесь в вашу комнату, а прошу прислать моего мальчика».

Разделся очень скоро, сел у камина, приказал подать варенья, а между тем с редко-веселым лицом и собственным красноречием рассказывал прием ему сделанный и многия статьи из разговоров, из коих остались в памяти моей следующия: «Мы угадали, – Государыне расцветили помилуй-Бог-как красно азиатские лавры; изволила мне предлагать пожинать их; я цаловал с подобающим чувством благодарности ея руку и просил позволения прежде узнать цель, напутствующие способы и меру Высочайшаго предположения, просил несколько времени для соображения и потом предложил eй и за и проч. – как следует солдатскому сердцу, ей собственно верноподданному, а пользам отечества и за гробом преданному. Государыне, кажется, моя просьба не была противна, приказала поторопиться отдохновением, а потом-де мы попробуем[246]».

Во второй день, граф не желал никого принимать, кроме избранных лиц; перваго он дружески принял Г. Р. Державина в своей спальне, будучи едва прикрыт одеждою, долго с ним беседовал и даже удерживал, казалось, для того, чтоб он был свидетелем различия приемов посетителям; многия знатныя особы, принадлежавшия двору, поспешили до его обеда (в Петербурге назначен было для обеда 12-й час) с визитом, но не были принимаемы: велено было принять одного кн. П. А. Зубова. Зубов приехал в 10 часов; Суворов принял его в дверях своей спальни так же точно одетый, как бывал в лагерной своей палатке в жаркое время; после недолгой беседы он проводил князя до дверец своей спальни и сказал Державину «vice-versa», оставил последняго у себя обедать.

Чрез полчаса явился каммер-фурьер: Императрица изволила его прислать узнать о здоровьи фельдмаршала и с ним же прислала богатую соболью шубу, покрытую зеленым бархатом с золотым прибором, с строжайшим милостивым приказанием не приезжать к ней без шубы и беречь себя от простуды при настоящих сильных морозах. Граф попросил каммер-фурьера стать на диван, показать ему развернутую шубу; он пред нею низко три раза поклонился, сам ее принял, поцаловал и отдал своему Прошке на сохранение, поруча присланному повергнуть его всеподданнейшую благодарность к стопам августейшей Государыни.

Во время обеда докладывают графу о приезде вице-канцлера графа И. А. Остермана; граф тотчас встал из-за стола, выбежал в белом своем кителе – на подъезд; гайдуки отворяют для Остермана карету, тот не успел привстать, чтоб выйти из кареты, как Суворов сел подле него, поменялись приветствиями и, поблагодарив за посещение, выпрыгнул, возвратился к обеду со смехом и сказал Державину: «этот контрвизит самый скорой, лучший – и взаимно не отяготительный».

На 18-е число Императрица приказала изготовить постный стол к двенадцати часам и удостоила Суворова приглашением; после стола он благодарил Государыню за высочайшее внимание к его привычкам и умолял ее сохранять свой собственный покой, что он приимет себе в вящшую награду. На вопрос Государыни, какое лучше для него блюдо, отвечал: «Калмыцкая похлебка». Государыня требовала объяснения, он доложил: «Не более куска баранины и соли в чистой воде вареные, самый легкий и здоровый суп». В праздник Рождества Христова и новый год он должен был быть у Государыни, но всегда испрашивал увольнения от приглашения к Высочайшему столу.

Государыне угодно было принять во внимание привычную деятельность фельдмаршала: поручила ему обозреть состояние всех тех укреплений по шведской границе, которыя в 791 и 792 годах были устроены под его начальством.

Зная привычку к деятельной жизни Суворова и к занятиям по военной части, Государыня озабочивалась, чем занять его. В январе он исполнил ея поручение и в первой половине февраля 796-го возвратился в Петербург, приметно скучал вне своей сферы, и как скоро Императрица поручила ему главное начальство юго-западной армии, немедленно оставил столицу и прямыми путями отправился в центральный пункт занимаемых мест ему подведомственными корпусами, – местечко Тульчин. В июле 1796-го он получил секретное повеление составить 60 т. корпус по его собственному избранию из войск, под начальством его состоящих, и быть в готовности с перваго повеления выступить за границу. Но всему есть предел! Poccия, лелеянная 34 года мудростию и искусством, счастливая внешним уважением и внутреннею силою, неожиданно, в слезах, в страхе облеклась в траурную одежду. Звезда Суворова, верная спутница его славы, затмилась временною опалою: победоносный герой, лишенный знаков, знаменитою службою отечеству и престолу приобретенных, осужденный на уединенную жизнь в углу своего родонаследства, под надзором, с покорностию предавался воле Бога и в молитвенном сельском храме, без горести, без упреков, чистою душою молился о благоденствии любезнаго отечества[247].

И в этом расположении не мог он ожидать так скоро осуществить своим лицом роль древняго Велисария. Суворова вызывают спасать престолы германских царей.