– Приснилось, – проворчал он.

Щеки у нее были мокрыми от слез. Аралак придвинулся к ней, и Эда зарылась в его мех.

Рассказывали, что в недрах Искалинского дворца скрыты пыточные камеры. Должно быть, там Йонду и встретила свою смерть. А Эда в то время блистала при дворе Иниса, получала жалованье и увешивалась драгоценностями. Это горе останется с ней до конца ее дней.

Жемчужина больше не сверкала. Опасливо поглядывая на нее, Эда пила оставленный возле кровати сапфировый чай.

В комнату влетела настоятельница.

– В архивах ничего нет об этой Непоро Коморидской, – без церемоний начала она. – И об этой жемчужине. Не знаю, что в ней за магия, но для нас она чужая. – Настоятельница бросила взгляд на стол. – В ней что-то… неизвестное. Опасное.

Эда отставила чашку.

– Тебе будет неприятно это услышать, настоятельница, – проговорила она, – но Калайба может знать.

И снова настоятельница окаменела при этом имени. Недовольно покатала желваки на скулах.

– Инисская ведьма выковала Аскалон. Меч, полный силы. И эта жемчужина могла быть создана ею, – продолжала Эда. – Калайба ходила по земле задолго до того, как сделала первый вздох Мать.

– Это верно. Захаживала она и в коридоры обители. И убила твою родительницу.

– И все же она знает многое, неизвестное нам.

– Неужто десять лет в Инисе помутили твой разум? – резко спросила настоятельница. – Нельзя доверять ведьме!

– Безымянный, возможно, уже близко, – не сдавалась Эда. – Мы, сестры обители, для того и существуем, чтобы его победить. Если для этого придется вступить в переговоры с менее опасным врагом, да будет так.

Настоятельница взглянула на нее:

– Я тебе уже говорила, Эдаз. Сейчас наша цель – защита Юга. А не целого мира.

– Так позволь мне защитить Юг.

Фыркнув носом, настоятельница облокотилась на балюстраду.

– Есть и еще одна причина для сближения с Калайбой, – добавила Эда. – Сабран часто снился Приют Вечности. Она, конечно, не знала, что это он, но рассказывала мне, что видела ворота с цветами сабры и страшное место за воротами. Хотелось бы мне знать, зачем ведьма преследует инисскую королеву.

Настоятельница долго простояла у окна, неподвижная, как столбик балюстрады.

– Тебе не придется звать Калайбу сюда, – сказала Эда. – Позволь, я к ней схожу. Могу взять с собой Аралака.

Настоятельница поджала губы.

– Что ж, иди, – решила она. – Хотя сомневаюсь, что она сможет или захочет тебе ответить. Изгнание ее озлобило. – Прихватив куском ткани, Мита взяла в руки жемчужину. – Это я сохраню здесь.

В душе Эды шевельнулось беспокойство.

– Ее сила может мне понадобиться. Калайба сильна, мне с ней никогда не сравняться.

– Нет. Я не допущу, чтобы это попало к ней в руки. – Настоятельница опустила жемчужину в висевший на поясе мешочек. – Оружие у тебя будет. Калайба сильна – никто не спорит, – но она много лет не вкушала от дерева. Я верю в тебя, Эдаз ак-Нара.

На кончике носа дрожала капелька пота. Обмакнув кисточку, Никлайс подставил сложенную чашкой ладонь, чтобы не посадить кляксу на свой шедевр. Лая подсунула ему на стол кружку с бульоном.

– Ужасно не хочется мешать, рыжий старикашка, но ты сколько часов уже не ел, – сказала она. – Если клюнешь носом, конец твоей карте, капитан даже плюнуть на нее не успеет.

– Эта «моя карта», Лая, – ключ к бессмертию.

– По мне, похоже на бред сумасшедшего.

– У всех алхимиков безумие в крови. Без него, добрая госпожа, мы бы ничего не добились.

Он, кажется, целую жизнь горбился над столом, перерисовывая большие и малые значки из «Сказания о Комориду» на большой шелковый свиток, – а буквы обычной величины оставлял без внимания. Если эти старания впустую, к рассвету он, скорее всего, будет на дне морском.

Никлайс догадался, вспомнив звездный свод Бригстадского дворца. Поначалу пробовал расположить отличающиеся по величине буквы по кругу, как водилось у ментских астрономов, но вышла бессмыслица. Падар – покрытый наколками штурман-сепулец, – немного поломавшись, показал ему свои звездные карты – прямоугольные. После этого Никлайс переводил каждую страницу записи в нарисованную на шелке рамку, сохраняя при этом тот же порядок, что в книге.

Он был уверен, что, заполнив рамки большими и малыми буквами, получит карту определенной части восточного небосвода. И подозревал, что величина буквы указывает на яркость соответствующей звезды: чем больше буква, тем ярче.

Где-то под ним снова забился змей, и все на столе затряслось.

– Проклятущая тварь. – Он отметил расположение очередной буквы. – Никак не уймется.

– Ему недостает поклонения верующих.

Лая натягивала шелк, чтобы ему было удобнее. И всматривалась в его лицо.

– Никлайс, – тихо спросила она, – как умер Яннарт?

Горло перехватила привычная боль, но сейчас, занятому работой, ему легче далось ее проглотить.

– От чумы.

– Сожалею.

– Не так, как я.

Никлайс ни одной душе не говорил о Яннарте. Как можно? Никто ведь не должен был знать об их близости. У него и теперь дрожала каждая жилка, хотя Лая не принадлежала ни к одному королевскому двору стран Добродетели, да и привык он ей доверять. Она не выдаст его тайны.

– Тебе бы он понравился. И ты ему тоже, – хрипло проговорил он. – Яннарт был сам не свой до чужих языков. Особенно древних и вымерших. Он был влюблен в познание.

– Разве не все вы, ментцы, в него влюблены? – улыбнулась Лая.

– К большому неудовольствию наших кузенов по Добродетели. Им никак не понять, как можно усомниться в основаниях принятой нами веры, хотя она держится на одной кровной линии, ничем особо не выдающейся, а в этом нет большого…

Дверь распахнулась, впустив внутрь порыв ветра. Пока они спешили прижать к столу разлетающиеся страницы, в каюту вступила Золотая императрица, а за ней по пятам – перемазанный кровью Падар и Гонра – принцесса моря Солнечных Бликов и капитан «Белой вороны». Лая уверяла Никлайса, что под ее редкостной красотой скрывается не менее редкая кровожадность. Клеймо у нее на лбу оставалось для них неразгаданной тайной: знаки означали просто «Любовь».

Никлайс не поднимал головы. Золотая императрица взяла себе чашу вина.

– Надеюсь, ты заканчиваешь, Морская Луна.

– Да, вседостойная Золотая императрица, – бодро отозвался Никлайс. – Еще немного, и я буду знать, где стоит то дерево.

Ему трудно было сосредоточиться: Падар и Гонра дышали в затылок. Перерисовав последний знак, он легонько подул, просушивая чернила. Золотая императрица перенесла свою чашу с вином на стол (Никлайс всей душой взмолился, чтобы не пролилось) и принялась изучать свое творение: