Как тесно с этим процессом была связана миграция франков?

И исторические, и археологические источники показывают, что из франкских королевств VI века образовались два региона, разделенные рекой Луарой. К югу от нее довольно долго сохранялось римское наследие. Многие римские землевладельческие семьи сохранили свои поместья, а также свою культуру и ценности. Как следует прежде всего из сочинений Григория Турского и Венанция Фортуната, даже спустя два поколения после правления Хлодвига эти люди говорили на латинском языке, осознавали свое римское наследие и сохраняли интерес к римской культуре. Это не говорит о том, что появление нового королевства никак не сказалось на их жизни. К примеру, теперь им были недоступны бюрократические карьеры в имперской администрации, а за успех приходилось бороться при королевском дворе Хлодвига и его преемников, которые одни имели право назначать на высокие посты как в мирской, так и в церковной сфере. Экономика продолжала развиваться – Марсель заменил Арль в роли «перевалочного пункта» в торговле со странами Средиземноморья. И тем не менее в земли к югу от Луары редко вторгались варвары и образовывали там свои поселения – возможно, одно-два были расположены близ реки Шаранта и на границе с вестготами в Аквитании. В остальном археологическая картина этого периода вполне соответствует нормам, принятым у народов, подчиненным империи как в плане захоронений – мертвецов закапывали без погребального инвентаря, – так и по материальной культуре в целом. Нет почти никаких признаков иммиграции франков, даже на уровне переселения элиты, как при Нормандском завоевании, и основная римская политическая, социальная и административная единица – город (лат. civitas) вместе с высшим классом землевладельцев – осталась на своем месте[399].

К северу от Луары ситуация складывалась диаметрально противоположная. Примерно в период с начала V и до конца VI века жизнь отошла от норм римской эпохи, что отразилось на материальной культуре – примерно так же, как в англосаксонской Англии, о чем мы уже говорили. Как и в Нижней Британии, civitas, оплот римской администрации, уходят в небытие. Нет никаких свидетельств того, что в VI веке военная служба здесь организовывалась так же, как в других регионах королевства, на основе городского контингента. Социальные и экономические структуры тоже подверглись трансформации. Законодательные источники рисуют общество, теперь разделенное на три основные социальные группы – свободные, полусвободные (то есть находящиеся в перманентной зависимости) и рабы. Вторая из них – и об этом следует помнить – была неизвестна римскому миру. Есть количественные показатели, свидетельствующие о том, что узкий класс аристократии, схожей с римской, сменился более широкой и многочисленной элитой с более или менее закрепившимся влиянием – опять-таки как в англосаксонской Англии. Законодательные источники не делают различий в вергельде между большинством свободных и мелким дворянством; Григорий Турский не причисляет никого из ключевых северных деятелей к «знати» на протяжении весьма продолжительного повествования о событиях VI века (в то время как многие члены римских семей к югу от Луары именуются так); и крупные поместья, основной строительный материал для социально-экономического господства истинной аристократии, только начали вновь возникать в этом регионе в VII веке. Вплоть до этого момента термин «вилла» означал географическую область, а не основную единицу сельскохозяйственного производства[400].

Это не означает, что на этих северных землях не было разделения на богатых и бедных или что прежняя римская элита полностью исчезла. И в VII веке ведущие землевладельцы из столицы римской провинции в Трире именовали себя «сенаторами» в различного рода текстах. Один римский землевладелец раннего меровингского периода даже оставил нам свое завещание – сам епископ Ремигий Реймсский, чье письмо Хлодвигу с поздравлениями по поводу его коронации дает нам важнейшие сведения о приходе Меровингов к власти. Но Трир явно был исключением. Свыше восьмисот текстов (треть от всех, созданных в послеримский период в Северной Галлии) были обнаружены в окрестностях Трира, и ни в одном из других бывших римских городов не нашлось подобных собраний. Да, завещание Ремигия является весомым доказательством того, что часть римской элиты уцелела, однако при этом мы ясно видим, что он был сравнительно небогатым ее представителем по сравнению как с его предшественниками в IV веке, так и с более поздними франкскими землевладельцами VII и последующих веков.

И все эти заключения в целом не противоречат общей картине, согласно которой социальная структура в Северной Галлии вплоть до начала VII века не подразумевала ярко выраженного господства немногочисленной аристократической элиты – в отличие от регионов к югу от Луары, где потомки старой римской аристократии сохранили свое положение. В культурном плане отсутствие преемственности тоже очевидно. На обширных территориях северо-востока церковная преемственность также была прервана при переходе из позднеримского периода в раннее Средневековье (см. карту 12). Следовательно, на какой-то период в эти земли возвращалось язычество – или как минимум прерывалось распространение христианства. В то же время менялся и язык. Германские диалекты превалировали к западу от старой границы империи вдоль Рейна[401].

Материальная культура в землях к северу от Луары также заметно отличалась от таковой в южных регионах королевства. В конце V и на протяжении VI века в моду входит захоронение с погребальным инвентарем (иногда весьма ценным), заменяя захоронения римского образца. Мужчин хоронили не только с личными вещами, но и с оружием – как правило, с длинным мечом (лат. spatha), копьем (лат. angon), топором (лат. francisca) и щитом (от них обычно сохранялись только конические умбоны). Женщин хоронили одетыми с украшениями, и одеяния на каждом плече скреплялись брошами. Сами по себе броши нередко были украшены эмалью, с полудрагоценными камнями в индивидуальной оправе. Такие украшения появились в Риме, но стали весьма популярными в варварской Европе – это характерный элемент дунайского стиля, развившегося в империи гуннов. Даже кладбища изменились. В VI веке многие из этих захоронений располагались на новых кладбищах вдали от старых городов, могилы располагались ровными рядами (отсюда и немецкий термин Reihengräber – ряд могил)[402]. Эти централизованные кладбища, возможно, отражают чувство общности у жителей сельской местности, которые жили не в таком тесном соседстве, как в городах, и напоминают большие кладбища с захоронениями кремированных останков в Восточной Англии. Все это говорит об установлении нового, не римского уклада, и отсутствие всяческих связей между этими двумя мирами не вызывает сомнений. Но каковы причины его появления?