Отдельные регионы Северо-Восточной Галлии в конце III века часто подвергались набегам, и, в отличие от большей части западных земель Римской империи, местные землевладельцы так и не смогли оправиться от понесенных потерь. Однако это верно лишь для сравнительно небольшой территории к западу от нижнего течения Рейна. А вот Трир и Мозельская долина в целом на протяжении всего IV века оставались центром скопления богатых римлян – здесь были их города, поселки и культура. Сам город много лет был столицей Римской империи. Дальше к северо-западу, в Пикардии, культура действующих поместий, вилл, сумела пережить потрясения III века, в то время как в приграничных землях по-прежнему возводили укрепления и посылали туда войска на защиту от налетчиков. Кризис III столетия надолго подорвал процветание региона между Рейном и Луарой, однако присутствие империи в нем отнюдь не исчезло, и римская культура и уклад жизни сохранялись на большей его части[403]. Следовательно, римские институты и государственные структуры по-прежнему оставались здесь до установления нового порядка.

Некоторые исследователи утверждали, что массовая иммиграция франков еще до возвышения Меровингов сыграла непосредственную роль в процессе исчезновения всяческих следов влияния империи на этих землях. В результате раскопок кладбищ позднеримского периода в этом регионе были обнаружены могилы с погребальным инвентарем, датируемые 350–450 годами. В отличие от захоронений меровингского периода этих могил сравнительно немного, небольшие скопления на кладбищах, где большинство захоронений не содержит никаких загробных даров. Мужчин – а их могилы встречаются на этих кладбищах куда чаще – хоронили с оружием и поясными наборами римских легионеров. Женских могил заметно меньше, некоторые расположены рядом с могилами мужчин, и в них встречаются украшения, предметы из стекла и керамики. Эти захоронения впервые были исследованы как принадлежащие одной группе Хансом Йоахимом Вернером, и он писал, что это могилы франков, упоминания о которых встречаются в исторических источниках и которых вынудили поселиться на территории Римской империи в конце III века в качестве так называемых лаэтов (лат. Laeti). Он также указал на то, что эти люди и их потомки стали важным фактором последующей экспансии франков в данном регионе Галлии во времена Хлодвига I. Наличие этих захоронений говорит о том, что уже на первой стадии поселения франков здесь они подорвали обычный уклад жизни граждан империи. Однако, как было указано Х.В. Бёме, могилы эти появились спустя одно-два поколения после поселения лаэтов, упоминаемых в источниках, и, что еще важнее, здесь покоятся обладатели довольно высокого статуса, в то время как лаэты даже не обладали полной свободой. Бёме предположил, что могилы принадлежали отдельным высокопоставленным иммигрантам-варварам, которых называли федератами (лат. Foederati), тем самым связывая их с франкскими военачальниками, которые нередко занимали высокие ранги в римской армии в IV веке[404]. Могилы, утверждал он, принадлежали их чуть менее высокопоставленным соотечественникам. Тем не менее эта теория также основана на связи между захоронениями и группой иммигрантов-франков, обладающих высоким статусом.

Однако недавно Гай Халсалл поставил под сомнение идею о том, что эти могилы вообще принадлежали иммигрантам – на том основании, что захоронения с погребальным инвентарем не практиковались у франков за пределами Римской империи в позднеримский период. Более того, их захоронения в период с 350 по 450 год вообще не обнаружены на землях племени между Рейном и Везером. В этой области была проделана достаточно масштабная и кропотливая работа, чтобы быть уверенными: франкских захоронений попросту нет. По всей видимости, франки избавлялись от покойников способом, который не оставляет археологических свидетельств, – скорее всего, их кремировали и развеивали пепел. К тому же поясные наборы и оружие, найденные в могилах мужчин на земле империи, римского производства. Утверждение, что хоронить мертвецов с оружием могли только германцы, по мнению Халсалла, является анахронизмом, основанным на более поздних традициях эпохи Меровингов, когда у франков действительно вошло в обычай погребение усопших с инвентарем. И изменения в ритуальной сфере вовсе не указывают на то, что в могилах похоронены не римляне, напротив, они говорят о том, что в IV–V веках среди высокопоставленных граждан этого региона распространяется новый вид погребения. Власти империи предоставляли все меньше поддержки тем, кому ранее благоволили, началось соперничество за социальное превосходство, и новый ритуал захоронения с различным инвентарем стал одним из элементов этого процесса[405]. Аргумент того же характера мы встречали в его рассуждениях о Британии V века, однако в Галлии новый похоронный ритуал появился задолго до того, как стало возможным говорить о сколь-нибудь масштабной иммиграции франков.

Ни одна из этих версий не кажется убедительной. Такие могилы присутствовали в самых разных регионах – на кладбищах близ военных сооружений, в сельской местности и даже на городских погостах, – из чего следует, что при жизни люди, погребенные таким образом, не были единой группой, напротив, занимались разными делами и никак не были связаны друг с другом. Следовательно, сложно рассматривать их как своеобразную франкскую «пятую колонну». Хронология находок и природа мужского погребального инвентаря также говорит о том, что эти люди существовали в рамках империи и соответствующих структур, а не шли против нее. Но и аргумент о социальном кризисе также не вполне убедителен. Захоронения с загробными дарами появились слишком рано, чтобы их можно было связать с ослаблением римской власти в регионе, которое даже Халсалл датирует концом 380-х годов, а я и многие другие склонны считать его следствием кризиса 405–408 годов.

К тому же таких захоронений сравнительно мало. Если это и впрямь следствие борьбы за социальное положение, то она проходила весьма вяло. К тому же обитатели их вполне могли быть германскими иммигрантами (пусть даже и не франками), о чем говорят наряды женщин, чьи могилы порой встречаются рядом с мужскими. Не у каждого мужчины имелась соседка, однако в Пикардии таких парных захоронений примерно половина, а это не так уж мало. И пусть предметы, с которыми хоронили мужчин, действительно римского производства, однако у их соседок встречаются броши, которые представлены только в группе богатых германских захоронений на нижней Эльбе, вдали от Рейна, в землях саксов. Тамошние броши отличаются от найденных в Северной Галлии, и последние, возможно, более древние. В этом случае их наличие не доказывает, что мы имеем дело с германскими захоронениями, поскольку римская мода нередко заимствовалась представителями германских элит за границей империи. Но, по крайней мере, пока доказательств ни у кого нет, лишь догадки и утверждения, а потому если такие броши действительно не были распространены в империи, то, возможно, это все-таки могилы иммигрантов, которые процветали в римской системе. В любом случае Халсалл весьма убедительно доказывает, что эти захоронения могут не иметь ничего общего с более поздними могилами эпохи Меровингов и что, даже будь они германскими, это еще не доказательство массового переселения франков в земли между Рейном и Луарой в позднеримский период, которое в дальнейшем могло бы содействовать блестящим победам Хлодвига[406].