Под стоны роженицы, путаясь и сбиваясь, в круге света от факела рисовал аш-Шаббан пальцем на грязном полу расположение потайного входа у берега Тигра. И с великим трудом, считая повороты, установили мы с Ильдеримом примерное расположение сторон света.

Наконец, разобравшись, что где находится, мы приказали Ахмеду тащить и расставлять по углам клетку, шкатулку, флаг и зеркало.

Попугай проникся ответственностью своей миссии и бормотал себе под нос что-то невинное.

— Осталось главное, — мрачно сказал Ильдерим. — Правильно разложить камни талисмана.

То, что мы оставляли напоследок, надеясь, что все как-нибудь само собой решится и образуется, встало перед нами во весь рост и во всей красе. Мы понятия не имели, что делать с этими пятью камнями, после того, как собрали в одном помещении флаг, попугая, шкатулку, зеркало и рожавшую Зумруд.

Я выложила их в ряд, начиная с самого большого.

Мы с Ильдеримом переглянулись. Зумруд заохала.

Ильдерим поменял местами два камня. Мы опять переглянулись. И стало у нас на душе очень скверно, так скверно, как в поговорке, усвоенной мною еще в пещерах: «Будто ифрит нагадил».

Аш-Шаббан, которого мы временно оставили в покое, лежал, опираясь на локоть, и с интересом следил за нами. Вдруг он негромко и противно рассмеялся.

— Какой же я глупец! — сказал он. — Воистину, я бесноватый и сын бесноватого! Как я не догадался, что эти несчастные не знают секрета талисмана! О-хо-хо… А ведь этого следовало ожидать, зная старого путаника и скупердяя аль-Мавасифа! Он просто обязан был что-то совершить не так в этом деле с талисманом! Вы никогда не догадаетесь, как это делается, о порождения греха! Вы можете раскладывать эти камни до скончания веков и прийти на суд к Аллаху с ними в руках! А если вы и догадаетесь, как складывать талисман, вам это окажется не под силу! Ибо вы не взяли с собой главного!.. Этот ребенок обречен, о Бади-аль-Джемаль, и его кровь на твоей совести!

— Отрублю голову, — не оборачиваясь к нему, сказал Ильдерим и построил камни клином.

— Ты можешь отрубить мне что угодно, о низкий родом, — продолжая скрипуче смеяться, отвечал аш-Шаббан. — Где сказано, что именно от моей руки должен погибнуть младенец? Я просто буду лежать здесь на полу, и ждать, что случится. А если талисман не спасет его, может случиться все, что угодно Аллаху! Из щели в стене выползет змея! Дитя задохнется в чреве матери! Рухнет потолок!..

— Р-р-рухнет потолок! Р-р-рухнет потолок! — заорал попугай, которому пришлась по душе эта угроза. Он помолчал мгновение и глубокомысленно завершил: — Меж бедер твоих р-р-рухнет потолок!

— Это невозможно, о глупая птица, — сказал ему Ильдерим. — Те своды и потолки, что находятся между бедрами, не имеют такого обыкновения… Ну, Бади-аль-Джемаль, неужели мы ничего не придумаем? Аллах не допустит смерти ребенка!

— И еще как допустит, — вмешался аш-Шаббан. Я знал, что этим кончится. Оказывается, не было мне нужды пускаться в путешествия, и связываться с ифритами, и раздаривать халифским женам сокровища! Как это вы связались с талисманом, и рисковали ради него жизнью, и терпели ради него бедствия, не зная его тайны? Воистину, таковы дела глупцов! А я знаю эту тайну, я видел как выглядит талисман, когда он составлен, но вы ни слова от меня не добьетесь! А если и добьетесь, составить его вам не по силам! Вы глупцы, вы гиены, вы вонючие ифриты! И вы проиграли, а я…

Тут аш-Шаббан рухнул лицом на пол. За его спиной стоял Ахмед, и он саданул его по затылку древком дротика, и по черным щекам текли слезы.

— Пусть он не говорит так! — воскликнул Ахмед. — О госпожа, и ты, купец, придумайте же что-нибудь!

— Ахмед, скорее принеси воды из большого кувшина! — приказала Хубуб. — А ты, Ясмин, влей ей в рот настоя из каменного пузырька, иначе она умрет, не приходя в себя!

Ильдерим стукнул кулаком по каменному полу, зашипел и поморщился — бил он, что хватило силы, и причинил себе боль. Затем он разложил камни кругом. Мы обменялись взглядами, я мысленно попросила прощения у Аллаха и составила из них крест.

— О госпожа, Зумруд уже одной ногой в могиле, и душа ее повисла на ниточке, и вместе с ней погибает ребенок! — крикнула Ясмин.

— Старый ишак был прав, — сказал тогда Ильдерим. — Камни нужно сложить необычным, более того — невозможным образом. И это все слишком просто. В чем тут загадка? Не в тяжести же этих камней?

— Меж бедер-р-р твоих — минар-р-рет Хар-р-рун ар-р-р-Р-рашида! — ни с того ни с сего заорал попугай.

— Что-то новенькое, — заметил Ильдерим. — И до чего же озабочена проклятая птица твоими бедрами! Чего она только туда не помещала! Хотя, воистину, то, что разомкнет твои бедра, о Бади-аль-Джемаль, с виду весьма похоже на минарет!

— О Ильдерим, наш попугай впервые сказал мудрое слово! — воскликнула я. — Он единственный, кто понял, о чем говорил мерзкий аш-Шаббан! Минарет, о Ильдерим! Мы должны сложить из камней минарет! Причем самый маленький камень должен быть внизу, а самый большой — наверху! Вот разгадка!

— Но это же невозможно, о Бади-аль-Джемаль! — отвечал мне Ильдерим.

— А что сказал нам аш-Шаббан? Вот именно потому, что невозможно, мы и должны попытаться!

— Поторопись, о госпожа! — в один голос крикнули мне обе невольницы. — Еще мгновение — и все старания будут напрасны.

— Если бы у нас была липкая смола или что-нибудь в этом роде! — Ильдерим покачал головой. — Наверняка старый скупердяй, объясняя аш-Шаббану, как складывать талисман, предупреждал его о смоле. Ну, попробуй, о Бади-аль-Джемаль, во имя Аллаха справедливого, милосердного… Твои руки для этого дела подходят лучше моих.

Я села поудобнее и взяла самый маленький камень.

Минарет из двух камней держался крепко. С шестой попытки я установила третий камень. С двадцать седьмой — четвертый.

— Торопись, о госпожа! — закричала Хубуб, и все рухнуло.

Ахмед подскочил к ней и закатил здоровую оплеуху. Она дала сдачи, Ильдерим вскочил на ноги и замахнулся на обоих.

— Тише, ради Аллаха! — приказала я. — Иначе все это плохо кончится!

И все замолчали, словно только теперь поняли, что жизнь Зумруд и ребенка действительно зависит от талисмана.

Я опять взяла нижний камень. Но я уже знала, как совмещать неровности и зарубки на камнях. И ощупывая верхний, самый большой, я в уме сочетала его выступы и углубления со знаками на четвертом камне. Конечно, со смолой было бы легче. Но смолы не было.

Времени тоже не было.

Я опустила руку точным, единственно возможным движением и положила камень. Медленно, невыносимо медленно, не дыша, я отвела