получилось совсем наоборот. И если ты, о Шехерезада, поклянешься всеми именами Аллаха, что тайна эта умрет с тобой, я поведаю тебе, чем же окончились эти неслыханные события.

Китайский царевич действительно пожелал жениться на мне, но при одной мысли о том, что мы и на ложе не сможем обойтись без толмача, я рычала от ярости, как Ильдерим при виде черной стражи. Я бы, пожалуй, могла привыкнуть к свисающей до пояса косе и самоцветам в ушах, но обречь себя на вечную немоту я не могла.

И кроме того, я желала принадлежать другому.

Но другой скрылся, даже не сделав попытки меня увидеть. Он отступил, он уступил меня бывшему попугаю, довольный, что ему выдали из халифских кладовых сколько-то там тюков с тряпками и ржавых кувшинов! Это было невыносимо.

Я не могла пожаловаться на свою судьбу даже попугаю, как привыкла за месяцы странствий, — ведь этот попугай собирался на мне жениться!

Должно быть, халиф решал со мной это дело, когда я из-за исчезновения Ильдерима была во временном помутнении рассудка. Иначе трудно объяснить, откуда вдруг взялось мое согласие, и началась подготовка к свадьбе, и меня стали охранять от внешнего мира строже, чем дочерей самого халифа. Я хотела все же направить весточку Ильдериму, и написала ее, и сложила, и отдала Ахмеду, но проныру Ахмеда не выпустили из дворца, потому что он принадлежал к моей свите, а меня берегли от сглаза, от злоумышленников, от охотников лицезреть мою красоту и вообще от всего на свете. Все попытки Ахмеда кончились тем, что его взяли под наблюдение.

И вот истекли три дня, полные суматохи, и сборов приданного, без которого халиф не желал отдавать меня китайскому царевичу, и бесед с бывшим попугаем из-за занавески в присутствии двух толмачей, потому что знатока его наречия во дворце не нашлось и призвали тех, кто хоть немного смыслил в этом щебете и чириканье. Они на пару переводили признания царевича, причем слово говорил один, затем два слова — другой, и так далее в том же духе. Сперва это меня забавляло. Сперва — забавляло…

Последней ночью я прокралась в помещение для слуг и разбудила Ахмеда.

— У людей особенно крепок сон перед рассветом, — сказала я. — Пойдем, о Ахмед, попытаем счастья! Может быть, нам удастся выйти из дворца. Если ты поможешь мне, я по-царски награжу тебя.

— Я уже получил свою награду, о царевна… — задумчиво сказал мальчишка. — А что, правда ли ты так любишь этого бродягу купца, что готова ради него сбежать от жениха?

— Клянусь Аллахом, о Ахмед, — ответила я, — я не такова, чтобы покинуть его из-за случайностей времени и обмана дней. Ему принадлежит старая дружба, которой не забыть, и любовь, которая не износится…

Я помолчала, вспоминая его лицо, и голос, от которого взлетала, словно в объятиях джиннии, и руки, и губы, а потом сказала стихи, которых, кажется, раньше никогда не знала:

Когда удалился ты, смотрел на других мой глаз,

Но образ твой перед ним покачивался всегда.

Когда же смежался он, являлся ты мне во сне,

Как будто меж веками и глазом живешь ты, друг.

— Как все это удивительно, — ответил Ахмед. — По свету путешествуют царевны, и простой купец может заслужить их любовь! Скажи, о Бади-аль-Джемаль, нет ли у тебя младшей сестры, и не собирается ли она путешествовать?

— На всех безумцев не хватит в мире царевен! — усмехнулась я. — Впрочем, рассчитывай на помощь Аллаха, и уж кого-нибудь он тебе в жены пошлет. И лучше, чтобы это была не царевна, с ними слишком много хлопот. Взгляни на Ильдерима — ведь тяжко ему со мной приходилось?

— Лучше терпеть от царевны, чем распоряжаться невольницей, — здраво рассудил мальчишка. — Ибо чем сердитее царевна днем, тем слаще радость победы ночью. А какая победа может быть над невольницей, о Бади-аль-Джемаль?

— Скажи все это Ильдериму, о Ахмед, — посоветовала я. — Возможно, тогда он хоть что-то поймет!

И мы собрали кое-какие вещи, и бесшумно пошли по коридорам, переступая через спящих стражей, и действительно вышли из дворца на кануне рассвета, но сразу же за его порогом нас подстерегала досадная неожиданность.

Большая крыса, о которой мы думали, что она просто собралась перебежать нам дорогу, вдруг остановилась, запищала, стала расти и выросла до высоты в два человеческих роста!

— Спаси и помилуй нас, Аллах, от сатаны, побитого камнями! — в ужасе воскликнул Ахмед.

— Перестань вопить, о несчастный, это не сатана, а всего лишь джинния Азиза, да не облегчит Аллах ее ношу! — прикрикнула я на мальчишку.

— Да, о Бади-аль-Джемаль, это я, и наконец-то мы встретились, — сказала Азиза, понемногу превращаясь из огромной туманной крысы в совершенную по прелести девушку с когтями на пальцах, которые я разглядела очень даже явственно. — Я обшарила все страны, все моря и острова, пока не узнала, что ты направилась в Багдад. А поскольку дворец халифа защищен от джиннов знаками над дверьми и сильными заклинаниями, я стала блуждать вдоль его стен, зная, что ты рано или поздно выйдешь наружу. Ты попалась, как птица в клетку, о Бади-аль-Джемаль. И никто не спасет тебя от китайского царевича, кроме меня.

— Я знаю, какую плату ты потребуешь, и не нуждаюсь в твоей помощи, о Азиза, — ответила я. — И улетай поскорее, а то настанет утро и ангел Аллаха поразит тебя огненной стрелой. Я же здесь в безопасности от тебя, ибо я еще на пороге дворца, и меня защищают знаки и заклинания!

— Но как только ты выйдешь отсюда, они перестанут быть тебе защитой! — зарычала джинния. — Каждую ночь я буду обходить дворец дозором! А если ты выйдешь днем, тебя увидят мои соглядатаи и расскажут мне, куда ты направилась! И горе тем, кто осмелится тебе помочь! Так что я буду ждать твоего мудрого решения, о Бади-аль-Джемаль. И надеюсь, что ты предпочтешь меня китайцу.

— Да не облегчит Аллах твоего положения в Судный день! — воскликнула я. — Да покроешься ты паршой, да истерзает тебя чесотка!

— На все воля Аллаха, — кротко ответила Азиза и неторопливо растаяла.

— Постой, о Азиза! — крикнула я ей вслед. — А если мне все же удастся выйти из дворца незамеченной? Ты же знаешь, на что я способна! Если я окажусь в этом деле сильнее тебя?

— Если тебе удастся выйти из халифского дворца так, что я не увижу тебя и ничего об этом не узнаю, клянусь Аллахом, я оставлю тебя в покое и не буду требовать, чтобы ты выпила воды из источника Мужчин! — прогудело из мрака. —