Через пару минут женщины останавливаются перед дверью. Узницу впихивают в комнату, в которой находится стол с тремя стульями с одной стороны и табуретом напротив. Охранница показывает на стульчик и выходит. Исра с ужасом осматривается. После минуты, которая длилась вечность, через боковую дверь входят трое мужчин, одетых в традиционную официальную одежду – черные пелерины, обшитые золотой каймой. Среди них нет отца задержанной. Исра в панике. «Где мой отец?» – сердце у нее выскакивает из груди.

– Ты нарушила закон шариата, значит, выступила против ислама, – сразу сообщает один из трех судий, сидящих за длинным струганым столом.

– Нет… – пытается защищаться Исра, слыша самые тяжелые в этой стране обвинения в свой адрес.

– Ты критиковала в своем рассказе действия имамов, святых людей, которые несут слово Аллаха, переданное нам через пророка Мухаммеда, который почитает фатву, говорящую о запрете вождения автомобиля женщинами! – выкрикивает следующий.

– Ты осмелилась высказаться плохо о саудовских мужчинах, которые соль этой земли и опекают вас, слабых и грешных. И хвала им за это!

Молодой законник с обтрепанной длинной бородой высказывается о мужчинах в третьем лице и поет дифирамбы в их честь, тем самым щекочет свою гордость и тщеславие.

– Ты не только запятнала нашу мусульманскую святую и единственно истинную веру, но и в довершение всего плохого подбивала других, невинных овечек. Ты мятежница!

– Кроме того, тебя нашли в доме твоего отца с чужим мужчиной! – молодой судья, наверное, представитель от охраны веры и чистоты, с возмущением просто вырывает клочья из своей и так уже растрепанной бородки.

– Это мой муж, – тихо шепчет в испуге молодая женщина. – У нас брачный контракт, – добавляет она слабым голосом.

В ушах у нее шумит. «Только бы сейчас не потерять сознание! – думает она. – А то заволокут меня неизвестно куда и сделают, что захотят. – Сердце бьет, как молотом. – А может, сразу на площадь Справедливости?» – думает она, тяжело дыша.

Невольно у нее из глаза вытекает слеза.

– Где этот контракт? Покажи нам его! – снова атакует мутавва.

– А откуда мне его взять?! Из рукава? – тихонько хихикает Исра, потому что нервы у нее сдают, когда до нее доходит парадокс ситуации.

– Ты еще смеешь оскорблять суд?! – мужчина наклоняется вперед, желая буквально испепелить обвиняемую бешеным, полным презрения взглядом.

– Вы не позволили мне позвонить своему махраму! – обвиняет она громко.

Исра поняла, что поздно уже чего-то бояться. Если сунниты-судьи оставят обвинение в силе, то и так ее ждет наивысшая мера наказания, то есть смерть.

– Где мой отец, мой махрам?! – кричит она. – Каждый задержанный во всем мире имеет право на один звонок! Почему мне в этом отказали?!

– Потому что ты не имеешь на это права, – спокойно информирует ее самый старший, который до сих пор не произносил ни слова. – У тебя нет никаких прав, грешница!

Не повышая голоса, он доходчиво выражает свое мнение, а его слова отражаются эхом от голых стен небольшого зала суда.

– Сейчас мы не будем заниматься твоим выступлением против веры, в котором ты выражала негативное мнение о фатве и прославляющем Бога имаме и критиковала действующие законы шариата. Это не задача на сегодня. Но наверняка мы вернемся к этому позже. Мы обвиняем тебя в незаконном вождении автомобиля.

– Итак, господа! – молодой ортодокс не хочет ничего простить арестованной и жаждет сразу обвинить в самом тяжелом деянии.

– Будет так, как я скажу, – престарелый судья только глянул – и протестующий мужчина скукоживается и опускает взгляд. – Наши духовники выражают правильный взгляд на вождение машины женщинами: это приводит к опасным ситуациям на дороге, а пополнение мужского сообщества водителей девушками провоцирует хаос и всеобщее беспокойство.

– Да, да, – остальные судьи кивают головами.

– Наказанием за нарушение этого закона в королевстве Саудовская Аравия является публичная порка розгами.

– Нет! – протестует Исра.

Она слышала легенды о бичевании, но не представляла себе битье розгами по спине. Говорят, делают по десять ударов, а потом обвиненному оказывают медицинскую помощь, залечивают раны и продолжают так до окончательного исполнения приговора, вспоминает она слышанные ранее рассказы. «Нет! – кричит она мысленно. – Нет! Прошу! Папа, помоги! Где ты? Куда подевалась вся большая семья и все друзья? Почему они оставили меня одну?» Исра беззвучно плачет, а сердце разрывается от мучений, измены и вранья.

– Оглашаю наказание: двести ударов и полгода тюрьмы.

После оглашения приговора старый судья закрывает Коран, встает и направляется к выходу.

* * *

– Осторожно, доченька, – мужчина бережно поддерживает едва волокущую ноги, согнутую пополам молодую женщину. – Все будет хорошо… теперь уже все будет хорошо.

– Ты так думаешь, папа? – спрашивает Исра иронично.

– Как и сказали, я написал прошение и получил помилование, – поясняет тихо Мохаммед, но от стыда опускает взгляд, потому что не может смотреть изувеченной дочери в глаза.

– Скажи мне, почему ты должен был говорить от моего имени? Почему я сама не могла этого сделать? Почему они принудили тебя к тому, чтобы ты ползал, молил и извинялся? За что, папа, за что? Почему меня незаконно продержали в казематах долгие девять дней?

Отец почти плачет.

– Извини. Все мы делали, что было можно, но быстрее не удалось тебя вытянуть. Уперлись… ожесточились против тебя, – голос у него срывается. – Сделали показательный пример из твоей поездки и наказания за нее. Считая, что это отпугнет других девушек, готовящихся к всеобщей большой акции.

– Знаю, в чем дело. Ни к тебе, ни к кому из семьи или друзей не имею претензий. Только ненавижу эту страну и действующую в ней систему ортодоксального правления, – признается девушка. – Ноги моей больше не будет на этой земле! Сегодня же вылетаю в Америку.

– Да, любимая, прекрасно тебя понимаю. Я продам дом в Эр-Рияде и уже совсем переберусь в Объединенные Арабские Эмираты. Тоже арабская страна, но другая. Не знаю, почему у нас так происходит.

– Я тоже не знаю, папа, но это дерьмо меня не касается! Вот только восстановлю здоровье, и с этой минуты моей главной целью в жизни будет показать миру, что здесь творится.

Отец беспокоится.

– Это опасно. Может, успокойся, постарайся забыть и жить счастливо, – от всего сердца советует он.

– Не беспокойся обо мне. Я буду далеко, туда их щупальца не дотянутся.

Исра улыбается, радуясь проявляемой отцом заботе.

– Я очень тебя люблю, папочка, – стоя уже у машины, она демонстративно снимает покрывало с лица и нежно целует любимого отца в обе щеки.