что он прятал преследуемых евреев в помещении Академии наук. Теперь Борута рассказал, что отступавшие гитлеровцы поймали его где-то в Судуве и угнали рыть окопы, но ему удалось сбежать. Бродил по Вильнюсу Пятрас Вайчюнас{185}, вскоре появился и сын Людаса Гиры Витаутас Сириос Гира. Из Аникщяй, где он провел оккупацию, приехал Антанас Венуолис, из Алитуса — Казис Якубенас{186} (мы узнали, что он во время оккупации публично читал антигитлеровские стихи). Уцелела во время войны, хотя и побывала в гестапо, Ева Симонайтите. Поговаривали, что где-то под Бабтай на своем хуторе живет Казис Пуйда{187} (он вскоре умер), а на родине своей жены, под Биржай, — Винцас Миколайтис-Путинас.

Впервые за несколько лет, проведенных по разные стороны фронта, на дружескую встречу собрались писатели 26 сентября в Вильнюсе, в Наркомате просвещения. В этом разговоре участвовало примерно тридцать человек, если включить сюда представителей газет и радио. Из писателей пришли Теофилис Тильвитис, вернувшийся из родной деревни Таурагнай, где он жил после освобождения из концлагеря в Правенишкес, Казис Борута, Пятрас Вайчюнас, Казис Якубенас, Каролис Вайрас, Алексис Хургинас и другие. Корсакас, руководитель Союза писателей, сделал доклад об обязанностях и задачах писателей в это трагически-героическое время. Я обстоятельно рассказал о нашей деятельности в тылу, о наших изданиях, о работе на радио и в печати прогрессивных литовцев США, о нашем выходе на всесоюзную арену. Писатели откровенно делились своими невзгодами военных лет; в некоторых выступлениях чувствовалась определенная растерянность, но вместе с тем и искреннее желание быть со своим народом, помочь выиграть войну и свободу. Во встрече участвовал Казис Прейкшас, а нашу беседу дружески и вместе с тем приподнято, как всегда, завершил Юстас Палецкис, призвав всех трудиться на благо дорогой Советской Литвы. Все мы ощущали, что не хватает Витаутаса Монтвилы и Балиса Сруоги. Одного мы никогда уже не встретим, а второго? Кто знает… Не было еще и Саломеи Нерис, но уже несколько дней спустя, вечером 30 сентября, она вернулась в древний, любимый Каунас, к ожидающим ее друзьям…

В ОСВОБОЖДЕННОЙ ЖЕМАЙТИИ

5 октября газеты сообщили, что началось наступление на Клайпедском направлении, что линия обороны прорвана. Прошло несколько недель, и мы узнали, что вся оккупированная еще территория Литвы, а именно Юрбаркас и вся Жемайтия с Тельшяй, Мажейкяй, Плунге, Кретингой и Палангой, — наша. Осталась неосвобожденной Клайпеда, за которую как раз и шли бои.

Мы не могли усидеть в Каунасе. Носились по городу, искали средства передвижения. Кажется, Йонас Марцинкявичюс, встреченный в редакции «Тарибу Лиетувы», сказал, что в городе находится со своим «виллисом» корреспондент «Известий», который собирается отправиться в освобожденные районы. Уже на следующее утро этот корреспондент, Марцинкявичюс, Цвирка и я переправились на пароме в Вилиямполе и свернули на Жемайтийское шоссе.

Каждый раз, когда мне приходилось путешествовать по жемайтийской земле, мое сердце пронизывала странная тоска. Даль, открывающаяся с высоких бугров Шатрия и Медвегалис, сотни холмов, лесов, рек и озер невольно наводили на мысль о далеком прошлом с непролазными лесами, с такой силой описанными Симанасом Даукантасом, о тех веках, когда жемайтийцы годами сражались с крестоносцами за родную землю.

Может быть, эта тоска охватывала сердце потому, что вокруг не было видно романтических замков, — только тихие деревушки на солнцепеке, только далекие хутора, только пахарь с плугом, обрабатывающий землю, напоенную кровью праотцов…

И вот несколько лет спустя я снова путешествую с друзьями по опустошенной войной жемайтийской земле…

Осенней красотой встретила Жемайтия, пахнущая увядающей листвой садов, шумящими аллеями старых парков и сонными прудами водяных мельниц. Далеко на западе гремела канонада, она все удалялась, а здесь перед глазами открывались разрушенные усадьбы, сожженные городки, по дорогам брели домой беженцы — усталые, перепуганные…

В разрушенный Расейняй вернулись первые жители. Рабочий лесопилки в детской коляске вез уцелевшие пожитки. Согбенная женщина вела за руку девочку, и ее глаза, полные невыразимой тоски, блуждали по угрюмым грудам развалин в поисках былого крова. В устрашающие развалины превратились школы, библиотеки, дома рабочих, чистые, просторные учреждения в новых домах. Уцелел только «Жемайтиец» Винцаса Грибаса, словно символ бессмертия этого края и убитого скульптора. Поля, насколько видит глаз, изуродованы окопами и загажены проволочными заграждениями. Гитлеровцы собрались здесь держаться месяцами. Но ничто не помогло головорезам — они отхлынули на запад…

Дороги только что прокатившейся войны. Прибитые к земле хлеба фронтовой зоны до сих пор еще не убраны. Кое-где в стенах уцелевших изб зияют пробоины, крыши снесло как страшным ураганом, кругом валяются бревна. Эта картина заставляет содрогаться сердце: ведь это все твое — и этот город, и эти избы, и нескошенные поля, и все невыразимое горе, принесенное Гитлером на нашу землю… Ведь все это — твое…

Ужасное впечатление немного смягчается, когда углубляешься в Жемайтию. Отсюда гитлеровцы удирали с такой скоростью, что некогда им было все уничтожить. И Плунге, и особенно Тельшяй удивительно прекрасны после тех развалин, в которые превращен Расейняй. Радуется сердце, когда ходишь по улицам этих городов, которые вскоре снова оживут. Здесь уцелело то, что мы строили, любили, с чем сжились. И сердце наполняется благодарностью к тем замечательным парням — русским, грузинам, узбекам, которые, сидя на мощных, гремящих танках, по улицам городов и проселков спешат дальше на запад: их ждут Клайпеда, Тильзит, Лиепая… В этом походе участвуют и литовцы, пережившие гитлеровскую оккупацию.

Мы видели нескончаемые колонны советских танков, которые спешили на фронт. И хорошо было смотреть на усталые, но веселые лица. Эти люди победили в сталинградском аду, сражались под Харьковом и освобождали Киев. Брали штурмом Севастополь и Одессу. В туманной ночи мы слышали песню на жемайтийской дороге. Бойцы, разложив костер рядом с дорогой, пели нежную песню далекой Грузии «Сулико»… И думалось, что нельзя победить людей, которые прошли сотни километров через огонь, грохот боев, смерть и даже в час усталости улыбаются, смеются и поют…

Днем танки встречают на дорогах крестьянские телеги, груженные деревенскими пожитками, на которых сидят женщины и дети. Возвращаются люди, изгнанные гитлеровцами из домов. Неторопливо бредут по дорогам выносливые низкорослые жемайтийские лошадки, а крестьяне рассказывают остановившимся бойцам о своих невзгодах.

За последние месяцы гитлеровцы грабили жемайтийскую землю, как могли. Отнимали