Когда мужчина исчезает, молодая женщина кричит в истерике:

– Он убьет меня! Это конец! Боже мой! Мамочка! Марыся! – Плача, она опускается на землю. – Спасите меня!

Женщины поступают так, как сказал Ясем. Надевают черные абаи, тщательно закрывают волосы длинными платками, а лица – чадрой. Видны только их большие глаза – в них ужас. Мунира покорно готовится к смерти. Она не хочет больше жить, особенно после того, как сын убил ее любимую дочь Аиду и мужа Ибрагима. У Дарьи подкашиваются ноги, ведь она слишком молода, чтобы оставить этот мир. Она хотела бы увидеть свою семью, по которой очень тоскует, хотела быть счастливой и жить в безопасном месте в окружении близких людей. Она чувствует также, что с ней происходит что-то странное, ее организм как-то иначе функционирует, а тело изменяется изо дня в день. Но девушка не допускает и мысли об очевидном.

Мунира и Дарья подъезжают к древнему амфитеатру. Несмотря на солнце, он хорошо освещен, а во многих местах установлены громкоговорители и профессиональные камеры, словно тут ожидается шоу артистов. Однако женщины знают, что джихадисты строго придерживаются средневековых принципов Корана, в соответствии с которыми всякое веселье, в том числе музыка и пение, строго запрещены.

Одетый в черное незнакомый мужчина проводит их к первому ряду и усаживает перед каменным бортиком, отделяющим зрительный зал от площадки для гладиаторов, называющейся орхестрой, и возвышения, где в древности выступали актеры. Им хорошо видна сцена с полукруглыми эркерами, окруженными колоннадой и занавешенными сейчас грязным брезентом с автомобилей. Между ними, в центре, выбита в камне большая дверь с крышей в виде портика. Женщины сидят молча, ожидая, что будет дальше, ведь в соответствии с задумкой Ясема Дарья должна стать главной героиней античной трагедии.

Зрительный зал медленно заполняется местными жителями, которые остались в живых после резни. Они пришли на выступление не добровольно, с радостью и смехом, а свезены сюда на грузовиках, как скот. Не слышно разговоров, детских криков и беготни – все ведут себя тихо, предполагая что-то страшное. Мужчины, понурившись, смотрят исподлобья, а немногочисленные женщины одеты так же, как Дарья и Мунира. Это значит, что закон шариата уже царит в этом до сих пор свободном туристическом регионе.

Вдруг из больших репродукторов слышен хрип. Наконец раздается призыв к молитве: «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!» Зрители не понимают, как нужно себя вести, поэтому сидят неподвижно и неуверенно оглядываются. На сцену выходит высокий, хорошо сложенный мужчина в черной одежде джихадиста, в тюрбане на голове, с закрытым лицом. Тюрбан на уровне лба окружает черная полоска с девизом халифата. Он окидывает взглядом собравшихся, а его темно-зеленые глаза, подведенные кохлем, прожигают насквозь, отчего каждый чувствует себя виноватым. В одной руке он держит длинный и наверняка тяжелый арабский меч. Вдоль колоннады за его спиной зажигаются факелы, а испуганные зрители, сжавшись, громко вздыхают. Мужчина приближается к занавешенному тканью эркеру, снимает его, и глазам собравшихся предстают прикованные к стене, связанные толстыми цепями три женщины. Их тела и волосы не покрыты, что символизирует распущенность. Зрители замечают также синяки и кровавые раны на их хрупких, вызывающих жалость телах. Одну из них, саудовку, Дарья знает по Эр-Рияду, поэтому склоняет голову и опускает взгляд. Она не слышит даже оскорбительных слов Ясема в адрес связанных врачей-женщин, которые, в отличие от него, приехали сюда, чтобы помогать больным сирийцам, а не возмущать мусульманский народ.

В это время на лицо жены джихади Джона падает слабый луч света, и оператор профессиональной телекамерой делает один наезд за другим. Он недоволен, потому что из-за чадры не видно, Дарья ли это, – это может быть любая арабская женщина. Не того хотелось Ясему, и молодой режиссер чувствует, что это может стоить ему жизни.

– Ш-ш-ш! Саида! – обращается он к задумчивой женщине в первом ряду, которая не реагирует на обращение.

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Йа саида Мунира! – неизвестно откуда он знает имя матери своего шефа. – Пусть эта женщина снимет чадру.

Он смотрит как верный пес на пожилую женщину, которая только презрительно кривит губы.

– Нет, мерзавец! Чтобы вы потом могли забить ее камнями? Ни за что!

Мунира берет невестку под руку и решает идти с ней до конца, даже на смерть.

Тем временем Ясем снимает брезент со следующей колоннады, показывая распятого белого мужчину, огромного, как Голиаф. Его сильный организм по-прежнему борется за жизнь, и если над ним не смилуются, – а это может быть только смерть от руки преступника, – американец еще долго будет мучиться. На сцену выбегают десять джихадистов, одетых так же, как главный актер, с закрытыми лицами. Они безоружны, но в руках у некоторых факелы, у других – бубны, в которые они начинают ритмически бить. В паузах между ударами они восклицают: «Аллаху Акбар!» – и слова эти словно вводят их в транс. После долгой как вечность минуты на сцену выводят покачивающегося хромающего мужчину в оранжевой галабие и босого. Он одет так же, как жертвы беззаконных казней, совершаемых джихадистами над неверными. Дарья поднимает застывший взгляд на жертву и уже не опускает его. Она не может вдохнуть, горло у нее перехватывает, а легкие, кажется, сейчас разорвутся. Девушка срывает с лица чадру, чувствуя, что через минуту задохнется. Ее муж в экстазе исполняет традиционный арабский танец с саблями, то приближаясь, то отдаляясь от узника. Он размахивается и большой металлической саблей делает широкий круг над головой стоящего на коленях мужчины, который вдруг среди зрителей видит знакомое лицо. Его полные тревоги и вместе с тем сочувствия глаза уже не отрываются от Дарьи. Они взывают о спасении, о помощи. «Карим… Карим… – произносят безмолвно побелевшие губы Дарьи. – Карим, ты добрый человек!»

Ясем делает шаг вперед и в последний раз взмахивает саблей, после чего голова невинного падает со сцены на каменную площадку. Из его шеи брызжет красная пенящаяся кровь, но тело немыслимо долгие секунды еще держится вертикально, чтобы наконец упасть среди гробовой тишины. Толпа задерживает дыхание.

Убийца восклицает:

– Аллаху Акбар! Такая смерть ждет неверных! – произносит он убежденно.

– Ты лжец! Ты сумасшедший прохвост! – Дарья вскакивает и грозит кулаком, и платок, прикрывающий ее волосы, спадает, открывая темно-русые волосы. – Какой это неверный?! В венах этого порядочного человека текла арабская, мусульманская кровь! Ты сукин сын!

Она грозит ему поднятой рукой, и довольный режиссер снимает это с большим энтузиазмом и удовлетворением.

– Аллаху Акбар! – продолжает восклицать Ясем, а его помощники с бубнами присоединяются к нему, отбивая ритм.

Люди, сидящие за Дарьей, не слышат ее слов, но от страха по ее примеру срываются с мест, скандируя и так же, как она, размахивая руками. Ясем доволен как никогда. Он не надеялся на такой пропагандистский материал. Уже через полчаса весь мир увидит белую женщину в древней Пальмире, горячую сторонницу халифата, участвующую в справедливом акте гнева, направленного против неверных.