На лице Дарьи написан страх, в глазах безумие.

Страшный спектакль в древнем театре Пальмиры не заканчивается этим убийством. На сцену выводят все новых несчастных, которых джихадисты уже не могут представить как неверных: это их земляки-сирийцы. Их грехом является противостояние халифату и смерти, которую сеют его представители. Поэтому среди жертв есть как оппозиционеры существующей власти, так и представители правительственных войск, захваченные во время наступления, как военные, так и гражданские. Кровь льется рекой, а ее резкий запах разносится над сценой и каменной площадкой, где брошены искалеченные останки.

Дарья уже слабо соображает. Она сидит как завороженная, взгляд опущен. Мунира держит ее за руку, чувствуя, что трагедия еще не закончилась.

Очередное отсечение головы исполнено гордым десятилетним мальчиком, наученным совершать самые жестокие преступления. Жертва его – представитель ООН, прибывший с мирной миссией в гуманитарном конвое. После этой казни Дарья впервые блюет. После этого тошнота долго не отступает. Наконец она кладет голову на плечо матери и замирает. Девушка приходит в себя только тогда, когда сидящая за ними женщина, одна из немногих, кто слышал, что именно Дарья крикнула, подает ей бутылочку с холодной водой. Девушка смотрит на нее бессмысленным взглядом и видит черные, полные ненависти и злости глаза. Она не знает, что это значит, но теперь это для нее не имеет значения.

С наступлением темноты в этой юдоли слез погибли более тридцати человек. Полные радости и удовлетворения, с чувством выполненного долга джихадисты закрывают театр, разгоняя всех по домам. Под конец они громко орут, прославляя Аллаха и уже не дожидаясь всеобщего одобрения. Жители городка, которые пришли сюда из страха, теперь находятся в таком же состоянии ужаса и безразличия, как и Дарья. Они видят, что единственным спасением для них и их семей является бегство из родного края. Бегство – но куда и как они могут бежать? Кроме того, оставить родной дом, где ко всему привык, может, не богатый, но свой, – нелегкое решение. Нигде их не будут будить такие яркие лучи жаркого солнца и неумолчное щебетание птиц, а навевать сон звуки цикад. Здесь они окружены памятниками древней цивилизации, здесь каждый день веет ветер из пустыни, принося свежесть или жар. Их жизнь в этой долине нелегкая, но они здесь живут из поколения в поколение и горды этим.

– Двигайся! – вырывает Дарью из оцепенения бешеный голос Ясема. – Ты хочешь провести здесь ночь? – смеется он язвительно.

Женщина хочет встать, но ее ноги и руки будто парализованы и не слушаются. Мунира в ужасе смотрит на невестку и, поддерживая ее под руку, пытается помочь. Она не может справиться и в конце концов беспомощно садится рядом с ней.

– Что это, черт возьми, значит?! – Джихадист теряет терпение, потому что эта баба точно хочет испортить ему вечер. – Поднимай свою тощую задницу – или я тебе покажу!

– Оставь ее! Не видишь, она плохо себя чувствует! – осаждает его мать. – Неплохое развлечение ты ей обеспечил! – говорит она осуждающе. – Как и всем собравшимся. Они просто мечтали об этом! Добрый и всепрощающий Аллах наверняка рад твоему поступку.

Мунира не может этого вынести и своими словами хочет ускорить неизбежное. У нее больше нет сил бороться, ей наплевать, как отреагирует сын. «Может, и лучше будет для этой милой девушки, чтобы он прекратил ее мучения», – думает она, глядя на заплаканное бледное лицо Дарьи.

Увесистая пощечина отрезвляет мать. Женщина инстинктивно закрывает лицо от следующего удара, но он падает уже не на нее, а на молодую обессиленную женщину.

– Оставь ее! Чего ты от нее хочешь?! – защищает она невестку собственным телом, но Ясем отбрасывает мать, желая выместить всю злость и недовольство на жене, которая, как видно, не способна стать его соратницей.

– Ты, неверная сука, мне уже не нужна! – орет он, и эхо его голоса доносится до последней скамьи театра. – Ты выполнила свою роль, хотя это и стоило мне непомерных усилий. Шлюха!

При этих словах вне себя от бешенства он бросает ее на землю и бьет ногами по животу и спине – куда попало. Он возмущен. Он столько ей дал, и чем она, неблагодарная, ему отплатила? Он должен был рисковать, притворяться, грешить, пить алкоголь и есть проклятую свинину, чтобы заманить эту стерву сюда, где она сыграла так, как он хотел, даже лучше. Злость на нее заполняет его сердце, и мужчина не может совладать с собой. Он хочет ее убить, уничтожить, стереть из своей памяти и никогда больше не видеть. Через минуту у него в голове проносится мысль: может, отдать ее своим солдатам на утеху? Но эгоизм и самолюбие побеждают. «Это моя жена, неверная и не арабка, но моя, – говорит он себе. – Никто не запятнает того, что принадлежит мне. Я не хочу ее, но и никому другому она не достанется».

– Позволь ей уйти, если она тебе больше не нужна! – кричит в испуге Мунира, видя, что трагический конец Дарьи близок.

– Никогда! – отвечает садист между сильными пинками. – Пусть сдохнет, сука!

– Разве она не может заболеть? Дарья тебе ничего не возражает только потому, что у нее нет сил двигаться, – объясняет ему женщина как ребенку, хватая за руку. – Ведь это твоя жена, мать твоих будущих детей, – бьет она в самое чувствительное для арабского мужчины место. – Будущих сыновей! – добавляет она поспешно, и при этих словах агрессия Ясема немного спадает.

– Ты должна довезти ее до форта, – говорит глухо палач, вытирая пот со лба, видимо потому, что избиение дается ему тяжелее, чем отсечение голов. – Если не доберетесь за час, присоединитесь к ним…

Он показывает на окровавленные трупы, лежащие перед ними.

– Как же я… – беспомощно разводит руками Мунира.

Бродячие псы и бешеные волки воют недалеко в пустыне, чуя еще теплую кровь и остывающие тела.

– Водитель вас отвезет. Но чужой мужчина не будет таскать ее труп.

– А ты? Не чужой? Муж?

Слабое сердце женщины заходится, она знает, что сама не справится, а если останется здесь, ее ждет еще худшая смерть, чем та, которая постигла этих бедолаг. Она будет разорвана дикими животными, которые еще пару дней будут поглощать в Пальмире непривычно обильную пищу.

– Шофер будет ждать вас еще максимум пять минут, поэтому поднимай задницу, девка, и в машину! – наклоняется над лежащей Дарьей Ясем и орет ей в ухо.

Девушка в состоянии шока, превозмогая боль, охватившую ее тело, приходит в себя, но, избитая, не может двинуть ни рукой, ни ногой.

– Доченька! Встань, иначе нас ждет страшный конец!

После того как Ясем уходит, Мунира оглядывается с ужасом. Через минуту ей кажется, что она видит в отдалении горящие глаза голодных диких зверей.

– Дорогая моя! – Она громко плачет, пока Дарья пытается подняться с каменной скамьи.

Девушка снова хватается за живот. Упершись руками, она становится на четвереньки, ее рвет, и она пачкает ладони и абаю рвотными массами. Она чувствует, что силы оставили ее, но хуже всего, что у нее нет желания подняться. Ей не страшны клыки волков и собак, не страшна смерть, потому что самое худшее, что может с ней случиться, – это рабская жизнь рядом с Ясемом, ее жестоким арабским мужем.