И тут меня осенила догадка. Образ моего прежнего мировосприятия мешал мне видеть правду происходящего в Скарнси. Я был привязан к хитросплетению собственных предположений, касающихся устройства мира, но стоило убрать всего лишь одно из них, как кривое зеркало тотчас же сменилось кристально чистым и ясным отражением. Это повергло меня в такое удивление, что я невольно открыл рот. Я внезапно понял, кто был убийцей Синглтона и почему он это сделал. И едва это случилось, как все стало на свои места. Я знал, что у меня слишком мало времени. Однако в течение последующих нескольких минут я продолжал неподвижно сидеть с открытым ртом, тяжело дыша. Потом встал и, оседлав коня, погнал его во всю прыть обратно в Тауэр — к тому месту, где, по моим предположениям, должна была находиться последняя частица мучившей меня головоломки.

Когда я подъехал ко рву, уже сгустились сумерки Зеленая башня была залита светом горящих факелов. Я почти вбежал в Большой зал и прямиком направился в кабинет господина Олднолла. Он все еще сидел за рабочим столом, аккуратно переписывая что-то из одного документа в другой.

— Господин Шардлейк! Надеюсь, вы провели плодотворный день. Во всяком случае, не в пример мне.

— Мне нужно срочно поговорить с тюремным надзирателем темницы. Не могли бы вы проводить меня к нему? К сожалению, я очень спешу, чтобы искать его без посторонней помощи.

Очевидно, о важности моего дела говорило выражение моего лица, ибо господин Олднолл не задумываясь откликнулся на просьбу.

— Я отведу вас, — произнес он.

Взяв большую связку ключей, он вышел из кабинета, и я пошел за ним вслед. Проходя мимо охранника, он прихватил факел. После того как мы миновали Большой зал, господин Олднолл спросил меня, не доводилось ли мне прежде бывать в подземной тюрьме.

— К счастью, нет, — коротко ответил я.

— Весьма мрачное место. И я не помню, чтобы когда-нибудь там находилось столько людей, как сейчас.

— Да. Куда мы только катимся?

— К стране, наполненной безбожными преступниками-папистами и полоумными евангелистами. Пора их всех вздернуть на виселице.

Чем больше мы спускались по узкой винтовой лестнице, тем больше воздух наполнялся едкой сыростью, стены были покрыты зеленой слизью, матово блестевшие капли воды стекали по ним, словно струи пота. Судя по всему, мы опустились ниже уровня реки.

В конце лестницы находились железные ворота, за которыми я увидел освещенное факелами помещение, где вокруг заваленного бумагами стола толпились люди. Когда один из них, в одежде охранника, приблизился к нам, Олднолл обратился к нему через решетку:

— Здесь эмиссар главного правителя. Ему требуется срочно переговорить с главным тюремным надзирателем, господином Ходжисом.

Охранник открыл ворота.

— Проходите, пожалуйста, сэр. Господин Ходжис сейчас весьма занят. Дело в том, что сегодня прибыло слишком много анабаптистов. Из-за них у нас теперь работы невпроворот.

Он проводил меня к столу, за которым вместе с другим стражем закона высокий худощавый мужчина по имени Ходжис вносил поправки в какие-то документы. По обеим сторонам комнаты находились тяжелые деревянные двери с закрытыми на засов маленькими окошками. Было слышно, как за одним из них кто-то громко читал Библию:

— На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона…[11]

Надзиратель поднял голову и произнес:

— А ну-ка, заткнись! Ты чего, по кнуту соскучился?

Голос стих, и надзиратель, обернувшись ко мне, слегка поклонился в знак приветствия.

— Прошу прощения, сэр. Пытаюсь рассортировать доносы на новых заключенных. Некоторых из них завтра надлежит доставить на допрос к лорду Кромвелю. Боюсь, как бы не послать к нему не тех, кого надо.

— Мне нужны сведения о заключенном, который находился здесь восемнадцать месяцев назад, — сказал я. — Надеюсь, вы еще помните Марка Смитона?

— Вряд ли я когда-нибудь смогу позабыть то время, сэр, — подняв бровь, ответил тот. — В Тауэре не часто пребывает сама королева Англии. — Он запнулся, собираясь с мыслями. — Да, в ночь перед казнью Смитон находился здесь. Мы получили распоряжение держать его вдали от других узников. Помнится, у него было несколько посетителей.

— Да, — кивнул я. — Например, Робин Синглтон, который приходил, чтобы удостовериться, не вознамерился ли Смитон отказаться от своего признания. А также другие. Кстати, у вас остались о них какие-нибудь записи?

Обменявшись взглядом с Олдноллом, надзиратель неожиданно прыснул со смеху.

— О да, сэр. В наше время приходится вести учет всех и вся. Верно я говорю, Томас?

— Причем по меньшей мере дважды.

Он послал куда-то одного из своих подчиненных, который вернулся несколько минут спустя с тяжелой книгой в руках. Главный надзиратель открыл ее и начал читать.

— Шестнадцатое мая тысяча пятьсот тридцать шестого года. — Он пробежал пальцем по странице сверху вниз. — Да, Смитон находился как раз в той самой камере, в которой ныне сидит вон тот урод, — он кивнул в сторону двери, из-за которой недавно слышались библейские стихи, а теперь было тихо.

— Итак, кто же все-таки посещал заключенного Смитона в последний день его жизни? — с нетерпением осведомился я, заглядывая в книгу через плечо надзирателя.

Он слегка поежился, прежде чем вновь наклониться над книгой. Очевидно, горбун и для него был дурным знамением.

— Глядите, Синглтон приходил в шесть. Другой посетитель, отмеченный как «родственник», — в семь, а священник — в восемь. Это был наш местный брат Мартин. Он приходил, чтобы исповедовать приговоренного перед смертной казнью. Чтоб этого Флетчера нелегкая забрала! Сколько раз твердил ему записывать всех без исключения по именам.

Я пробежал пальцем сверху вниз по странице, изучая глазами имена других узников.

— Джером Уэнтворт по имени Джером Лондонский, монах лондонского Чартерхауса. Да, он тоже здесь. Но меня интересует все, что касается так называемого родственника, господин Ходжис. Причем очень срочно. Кто такой ваш Флетчер? Один из стражников?

— Ну да. Он терпеть не может бумажной работы. И почти не умеет писать.

— Он сейчас на службе?

— Нет, сэр. Отбыл на похороны отца в Эссекс. Вернется только завтра днем.

— И в какое точно время?

— В час дня.

В отчаянии я укусил себя за палец.

— К этому времени я уже буду в море. Дайте мне бумагу и перо.

Я наскоро нацарапал две записки и передал их Ходжису.

— Здесь я изложил свою просьбу к Флетчеру. Пусть опишет все, что он помнит о том человеке, который, назвавшись родственником, посещал покойного накануне казни. Вы должны дать ему понять, что эти сведения могут оказаться жизненно важными. И если он сам не сможет написать, пусть за него это сделает кто-нибудь другой. После этого попрошу вас переправить его письмо вместе вот с этим, моим, лорду Кромвелю. Чтобы доставить ответ Флетчера мне в Скарнси, ему потребуется самый быстрый наездник. Ибо ныне, когда снег тает, дороги чертовски плохи. Однако хороший всадник сумеет добраться до меня сухопутным путем к тому времени, как я прибуду туда на лодке.