Что до распорядка ее новой жизни, то Эстер не могла нарадоваться на него. Коттедж, в котором они жили с хозяйкой, она воспринимала как собственность последней (мистер Мортимер — это просто приятный гость) и ухаживала за жильем, мыла полы, стирала занавески с таким тщанием, словно от этого зависела ее зарплата. Мистер Мортимер замечал это усердие и всячески его поощрял.

— Извините за эти слова, Эстер, — говорил он, — но ведь это не ваша работа. — И она вспыхивала, словно ей сделали на редкость щедрый комплимент.

Так они постепенно сблизились, и Эстер не без оснований надеялась, что мистер Мортимер оценит то, что она делится с ним своими впечатлениями о состоянии хозяйки.

— Как вы думаете, — спросил он однажды, — она сама хоть знает, кто она такая?

Эстер ненадолго задумалась.

— Трудно сказать, сэр. Вот меня она знает. В том, что она говорит, бывает смысл, только не всегда его сразу замечаешь, если вы понимаете, что я имею в виду. И потом, она такая забывчивая.

— Вы должны помогать ей вспомнить.

Но про себя Эстер думала, что ее хозяйка, напротив, многое хотела бы забыть.

Однажды, нервно двинувшись к окну — она любила посмотреть на птиц или на ветер, игравший листьями деревьев, — она поинтересовалась:

— Эстер, а где Уильям?

— Он уехал, мисс.

— Уехал? А куда, в Линн с хозяином? Но что-то я не слышала стука колес.

— Да нет, мисс. Навсегда уехал.

— Как это навсегда? Я думала… Ладно, извини меня, Эстер.

И Эстер ее извинила, оценив эти слова, как ценим мы блестящий голыш, затерявшийся в куче камней на берегу.

Бросив взгляд на кухонные часы, Эстер увидела, что приближается время ужина.

— Попробовали бы, Эстер, заставить ее поесть, — нередко говаривал ей мистер Мортимер. — Право, это прекрасно, если вы уговорите ее поесть.

И Эстер, понимая, что он прав, всегда обещала попробовать. На сей раз, выходя из кухни, она увидела, что миссис Айрленд проснулась и разглядывает комнату с удивленно-добродушным видом, словно убранство ее не то чтобы отталкивает хозяйку, но несколько смущает.

— А, это ты, Эстер! Знаешь, а мне приснился сон. Будто бы у моей кровати стоит королева и просит угостить ее сливовым вареньем. Очень вежливо просит, только вид у нее невыносимо покровительственный.

В окно неожиданно забарабанили капли дождя, и обеим — хозяйке и служанке — сделалось так хорошо друг с другом. На Эстер был шерстяной халат, подаренный ей дочерью мистера Мортимера, и хлопоча над чаем, она думала о саде в Истон-Холле и о фургоне, который, дребезжа, исчезает за голубым горизонтом. И о черных, как вороново крыло, волосах миссис Финни, и о псалмах мистера Рэнделла, и о том, как Уильям помогает своему хозяину выйти из экипажа, и о кокарде на шляпе Уильяма, и о том дне, когда они в первый раз любили друг друга.

ПЕЧАЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В КЛАРКЕНУЭЛЛЕ

Коронер, мистер Сэмюэлс, сообщил, что в дом на Кларкенуэлл-Корт была вызвана полиция. Прибывшие обнаружили труп женщины, лежащий на стуле. Мистер Краммелз, хирург, приданный местному полицейскому участку, осмотрев тело, засвидетельствовал, что смерть стала результатом чахотки, осложненной недоеданием. В ответ на вопрос, означает ли это, что женщина, попросту говоря, умерла от голода, он заявил: да, с его точки зрения, именно это и произошло.

Констебль Гэфни, прибывший в дом первым, засвидетельствовал, что в комнате, где был обнаружен труп, имелись лишь кровать, стул, на котором лежало тело, и небольшой буфет. В нем обнаружили горбушку хлеба и щепоть чая. Мистер Эдвард Скривнер, проживающий на Боллз-Ронд-роуд в Айлингтоне, заявил, что он обычно получал квартирную плату, составляющую шесть шиллингов в неделю, по пятницам, вперед. Покойная задолжала ему за три недели.

— Были ли вам известны ее жизненные обстоятельства?

— Нет.

— Предпринимали ли вы какие-либо шаги, чтобы получить долг?

— В этом доме живут бедные люди, сэр, так что задолженность здесь не редкость.

Миссис Хана Хук, швея, проживающая в этом же доме, показала, что покойная впала в прострацию после смерти мужа в уличной катастрофе. Раньше она немного ухаживала за покойной, готовила ей ужин, приносила уголь, но в последнее время та отказалась от ее услуг.

Констебль Гэфни заявил, что дом находится в ужасном состоянии, — за десять лет службы в полиции он не видел подобной нищеты. Одежда покойной, которая по правилам передается в фонд помощи нуждающимся, была в данном случае сожжена из-за сильной вшивости.

Мистер Сэмюэлс заявил, что происшествие достойно сожаления, но поскольку никому — ни учреждению, ни отдельному лицу — не могут быть предъявлены претензии в небрежении своими обязанностями по отношению к покойной, он может лишь констатировать смерть от естественных причин.

«Холборн энд Кларкенуэлл газетт», декабрь 1866 г.

По влажному песку, глубоко надвинув на лоб шляпу с загнутыми полями и засунув руки в карманы пальто, быстро шагает священник. Сейчас время отлива, и море далеко отступило от берега: от невысоких барашков человека отделяет по меньшей мере полмили. На берегу они оставили многообразный улов: красно-коричневые водоросли, щепки, моток веревки, косицу лука. Слева от него, за дюнами, поднимаются в бледное небо верхушки сосен. Но священник не видит ни деревьев, ни мусора у себя под ногами — голова его занята совсем другим. Высокий, сухопарый, с пергаментной кожей лица — если бы его писал Гейнсборо, то, не исключено, посадил бы на лошадь, дабы подчеркнуть кривизну ног, но его герои — люди другого возраста. В миле от берега проходит гудронная дорога, а еще на несколько миль дальше — железнодорожное полотно. А в Уэльсе, на границе прихода, в котором служит священник, один фотограф недавно открыл студию. Они снял священника и его жену в выходном платье, сидящими на стульях с жесткими спинками, с открытым альбомом. Так уж положено, думает он.

На песке валяются дохлые медузы, и священник останавливается посмотреть на них: формой своей они напоминают ему диски, что держат в руках атлеты на одном из аттических полотен Фредерика Лейтона. Несмотря на холод и пронзительный февральский ветер, священник на берегу не один. В двухстах ярдах от него бредет пожилая женщина, одетая, как и он, в черное. Она собирает щепки. Убедившись, что это прихожанка веспианской церкви, находящейся в миле от его прихода, священник просто кивает ей издали, не заговаривая. Еще ближе к нему некий господин — судя по платью, прикидывает священник, человек не простого звания — тыкает тростью в какой-то предмет, прилипший к валуну. Невольно заинтересовавшись, священник сворачивает в его сторону. При его приближении человек — он сухопар и высок ростом, с обветренным лицом, за спиной у него рюкзак — поднимает голову.

— Mollusca irridens, — поясняет он. — Нечасто встретишь в этих местах.

На мгновение священник задумывается. Но затем видит, что взгляд человека устремлен на рачка с серым панцирем, забравшегося во впадину на валуне.