по комнате, на бутылках лимонада, валяющемся на полу портфеле с учебниками. Майкен листает страницы журнала.

— Мы же должны разговаривать друг с другом, — продолжаю я.

В гамаке происходит какое-то движение, и он начинает легко качаться. Мне очень хочется спросить ее: почему ты так со мной поступаешь, зачем ты вот так настраиваешь нас друг против друга?

— Я ведь тебе сказала, чтобы ты позвонила, если тебе понадобится, чтобы я приехала домой, — вместо этого говорю я.

— А я сказала, что не хочу, чтобы ты уходила, — отвечает Майкен.

Мне не видно ее лица, но одна нога свешивается с гамака, потом вторая — с другой стороны, она садится прямо, зажав между ногами ткань гамака.

— Я поговорила с папой, — произносит она. — Кое о чем.

Прогноз погоды обещает еще одну солнечную неделю. Через две недели у Майкен начинаются летние каникулы, мой отпуск через три недели. Вчера я села за компьютер и попыталась поискать для нас какие-нибудь недорогие варианты отпуска в большом городе, но на меня накатила такая усталость.

— Ну и о чем же вы говорили?

Майкен объявляет, что она хочет бо́льшую часть времени жить с Гейром, что ей осточертели бесконечные переезды от меня к нему и назад. Я чувствую, как преграда, сдерживавшая страх, уныние и покорность судьбе, исчезает. Пелена рассеялась, и теперь все безнадежно. Майкен вздыхает и опускает взгляд на свои колени, прежде чем продолжить. Словно она боится обидеть меня.

— Переездов туда-сюда очень много, — продолжает она. — И столько всего нужно держать в голове — что взять с собой и тут, и там.

Она все время поправляет прядь волос, которая падает на лицо.

— И еще мои подруги, — говорит она, — они тоже считают, что это слишком утомительно.

Я думаю о ее подруге Кристин, о Лоне, Тюве, которые считают утомительным то, что Майкен живет на два дома и им постоянно нужно следить за тем, где она находится!

— Кроме того. С папой проще разговаривать, — переходит к главному Майкен. — Мне кажется, он лучше меня понимает.

Меня охватывает чувство беспомощности, у меня больше нет сил выносить Майкен, я хочу порвать с ней, вычеркнуть ее из своей жизни. Я с ней не справляюсь, мне она не нравится, и я готова сдаться. Пусть Гейр наконец заполучит ее. Но у меня-то есть только она, у меня-то только один ребенок! Ну почему так? Гейр дважды заводил разговор о том, чтобы родить еще детей. Первый раз это было, когда Майкен исполнилось два года, она только пошла в детский сад, а второй — когда мы только переехали в новую квартиру в таунхаусе, сразу после того, как Калле произнес так врезавшуюся мне в сознание фразу про «двух эклектиков», но тогда мне не хотелось новой беременности, это было не ко времени, к тому же я полагала, что уже поздно, что я уже слишком стара для этого.

— У папы лучше налажен быт, — объясняет Майкен. — Для меня это только лучше. — Она все смахивает непослушный локон с лица. — Мне нужен более четкий распорядок. И границы. В моем возрасте это важно.

— Я что, недостаточно строга с тобой? Мне нужно больше тебя контролировать?

Майкен вытягивает шею и отворачивается от меня со свойственным ей выражением лица, на котором отпечатались любовь и жалость к самой себе.

— Да все нормально, — наконец говорит она.

Все нормально! Да будь у меня в юности столько свободы, я бы многое отдала.

Перед глазами мелькают воспоминания. Вот Майкен отказывается оставаться у Гейра, — плачет, разинув рот, завывает, уставившись в потолок. Вот Майкен не хочет спать нигде, кроме дома, и я вынуждена забрать ее от подруги посреди ночи. Майкен хочет ходить только держась за руку и никак иначе. Маленькой она не отпускала мою руку, скакала на одной ноге или балансировала на краю бордюра и болтала, болтала. Однажды она заглянула мне в глаза и сказала: «Я хочу быть только с тобой, понимаешь? Ни с кем больше, только с тобой, пожалуйста, не отсылай меня». Я видела насквозь, что стояло за этими слезливыми сценами, подсмотренными в каких-то мелодрамах или комиксах, но, даже несмотря на это, я чувствовала себя польщенной, не могла этому противиться.

— И потом. Мне не нравится этот твой Терье, — говорит Майкен.

Вот оно что — Терье. Он мог посмотреть на меня прищурившись и потом отвести взгляд.

— А если я больше не буду с ним встречаться? — Я даже не успеваю подумать, что говорю.

— Ну, это как тебе угодно, — пожимает плечами она.

— Но он почти никогда не бывает здесь, когда ты дома, — возражаю я.

— А если я больше времени буду проводить у папы, он может оставаться здесь столько, сколько вам надо.

— Ты что, против того, чтобы у меня был любимый человек?

Из телефона Майкен раздается звук пришедшего сообщения. Майкен снова пожимает плечами.

— Ты же говорила, что теперь у тебя еще долго не будет никаких отношений, — припоминает мне она, — что тебя это больше не интересует.

Теперь где-то в гостиной раздается звук моего мобильного. Полагаю, это сообщение от Гейра, который сидит в полной готовности в своей квартире. Они наверняка заранее условились о том, что она поговорит со мной. Наверное, Майкен сказала, что страшится предстоящего разговора, но Гейр успокоил ее и пообещал, что все будет хорошо. Я представляю себе, что именно написано в сообщении, которое он мне отправил: что-то вроде «Ты поговорила с Майкен?». А Майкен он, наверное, написал: «Ты поговорила с мамой?»

— Я просто повторяю твои слова, — продолжает Майкен.

Она смотрит на меня.

— Ведь я же могу выбирать? Мне уже пятнадцать. Это ведь не значит, что кого-то из вас я люблю больше, а кого-то меньше.

Впервые она заговорила об этом осенью после того, как мы с ней переехали от Гейра.

— Ты вообще понимаешь, насколько это утомительно — жить на два дома? — спросила она тогда. Мы сидели на диване в новой квартире, ели бутерброды с маслом и сыром на ужин. И потом добавила как ребенок, которому меньше лет, чем ей было тогда:

— Представь, если бы я была улиткой, тогда что — мне пришлось бы таскать на спине два домика?

Теперь кажется, что все напрасно, бесполезно. Словно у меня больше ничего нет, и я сожалею обо всем. Начиная от ожиданий, которые были у меня в период беременности, когда я покупала крошечные боди и ползунки, до обустройства комнаты Майкен уже здесь, на Софиес гате: ярко-желтый письменный стол, металлические жалюзи. Теперь что — сожалеть о письменном