В солнечном сплетении собрались кислые капли выпитого виски. Я обрастал ржавчиной от чувств, которых никогда не испытывал. Как же я скучал эту неделю. Как умалишённый скучает по успокоительному, а наркоман по дозе внутривенно. Эта неделя длилась не семь дней, а целую чумную эпоху. Если любовь такая, то зачем люди вообще за ней гоняются и распевают о ней песни? От неё хочется бежать сломя голову, спрятаться в тёмный подвал, найти спасительную кнопку «отмены».

На проводе замерла тишина, и я понял, что почти не дышу. Может тогда Эмма подумает, что связь оборвалась и не станет меня мучить рассказами о своём распрекрасном путешествии в город любви не со мной.

– Ты не отвечаешь на мои звонки. – Несмело заговорила Эмма. – И не звонишь.

– Я был очень занят. – Работой прикрываться легче всего. – Последняя неделя в году всегда самая сумасшедшая.

– Но ты мог бы найти хоть пять минут, чтобы рассказать, как твои дела. Приходится выуживать информацию из Бетти и Виктории, но ты и с ними почти не говоришь.

– Всё свободное время провожу с Сид. Ты ведь сама советовала открыть своё сердце. Вот я его и открываю.

На самом же деле, разговаривать с мамой и сестрой стало тоже невыносимо. Они не только напоминали мне о Берлингтоне и девушке, что живёт в моём доме, но и устроили новый раунд своей игры «сосватай Джейсона». Постоянно расспрашивали меня об Эмме и о намерениях в отношении Сид, о которой я мало что говорил, потому что не был готов сталкивать лбами эти две стороны своей жизни.

Я не врал Эмме ни раньше, ни теперь. Я действительно прикладывал немало сил, чтобы открыть своё сердце Сид Брэберн. Вытеснить из него Эмму и заполнить чувствами к другой. Но насильно пытаться влюбиться – то же что и давиться пирогом с орехами, на которые у тебя аллергия.

– Так у вас всё хорошо. Я рада за тебя, Джейсон.

– Как и я за тебя. Значит, Париж?

– Да-а-а. – Мечтательно протянула Эмма, а я живо представил её силуэт на балкончике старинной гостиницы с горгульями и видом на Эйфелеву башню.

Они проснулись в обнимку на белых простынях, в номере, утонувшем в букетах роз, позавтракали круассанами и черникой, и собрались на прогулку по Сене на двухэтажном кораблике. Романтичный уик-энд, на который именно я натолкнул Уилла… Который я сам и спланировал, потому что знал все сокровенные желания Эммы лучше своих собственных.

– Ты любишь Эмму? – Напрямик спросил я его в тот рождественский вечер, закрывшись в спальне.

– Не понимаю, почему я должен обсуждать это с вами. – Грубость, завёрнутая в вежливый фантик, не более.

– Я хочу тебе помочь. Вернее, хочу, чтобы Эмма была счастлива и больше никогда не собирала своё сердце по кусочкам. – Воспламенился я.

Он немного помолчал и всё ещё с сомнением ответил:

– Я влюблён.

– Тогда слушай меня внимательно.

Та пылкая речь до сих пор сохранилась в памяти, как таблица умножения на два. Я рассказал ему о посылке и сказал, чтобы он присвоил все лавры себе, если хочет покорить женщину, в которую были влюблены мы оба. Рассказал о том, что она любит пионы и розовые розы, карамельное мороженое и собак. Что она засыпает только на левом боку, боится змей и всегда мечтала побывать в Париже. Что она бойкая и сильная снаружи, но, на самом деле, мягкая и ранимая внутри. Как застывший в морозилке шоколад, который тает, если забыть его на подоконнике под солнечными лучами. Что она стоит того, чтобы отложить его чёртову работу и посвятить ей всю жизнь, ведь не станет терпеть вторых ролей.

– Зачем вы всё это мне рассказываете? – Подозрительно спросил Уилл, когда я закончил свой монолог.

– Потому что мы с ней друзья. И я не хочу, чтобы ей снова разбили сердце.

– Джейсон. – Одним моим именем Эмма вытащила меня из воронки воспоминаний на поверхность печальной реальности. – Ты ещё здесь?

– Да, куда же мне деться?

– Не знаю, может устал от разговоров со мной. У тебя ведь теперь отношения… Ладно, я пойду, Уилл ждёт. Тебе я думаю тоже не терпится вернуться к Сид и остальным.

Ни капельки.

– Просто хотела пожелать тебе счастья в наступающем году. И сказать, что я безумно рада, что отравила тебя тем пирогом. Иначе мы бы не стали так часто болтать по вечерам.

Очередной приступ сердечной изжоги заставил меня выпалить:

– Ты счастлива?

– Что за странный вопрос?

– Просто ответь, ты счастлива со своим миллионером?

– Я в Париже в Новый год. Уилл забрасывает работу, чтобы провести больше времени со мной, правда, из-за этого я стала меньше рисовать. Но да, я счастлива.

Тогда я поступил правильно. Чуть ли не впервые в жизни сделал всё, как надо, и мог бы гордиться собой, но совсем не те чувства кишели внутри перенаселённым муравейником.

– Береги себя. – Выдавил я последнюю каплю правильных слов, как остатки тюбика из пасты. Меня так же скручивало и скручивало, до самого горлышка, пока внутри не осталось ничего, что я мог бы сказать, пока меня не выкинут вон.

– И ты тоже. И звони мне почаще, договорились?

– Обещаю.

Я никогда ничего не обещал женщинам, потому что не собирался соблюдать обещания. Я никогда не врал Эмме, потому что ей единственной не боялся говорить правду. Но в это мгновение нарушил сразу два нерушимых правила.

Когда зелёные глаза исчезли с экрана, вместо них высветилась переписка Сид и Эммы в «Ватсап». И в одном из сообщений проскочило моё имя. Эмма спрашивала, как я. Сид отстранённо отвечала. Я не брал трубку, и это был единственный способ узнать о моих делах.

Но я не стал опускаться до тех парней, что влезают в переписку, чтобы выяснить то, что им знать не следовало. Вдохнув поглубже отрезвляющей свежести кондиционера в холле, я вернулся в удушливый зал, где толпа уже вовсю скандировала последние секунды уходящего года.

– Десять, девять…

Хор счастливых голосов разбредался невпопад, пока я протискивался сквозь вскочивших людей к своему столику.

– Восемь, семь…

Сид высоко подняла бокал мартини и выкрикивала цифры, как обезумевший таймер бомбы. Свободной рукой она затянула меня за столик, даже не заметив, что я уходил так надолго.

– Шесть, пять…

Я сделал вид, что подпеваю всеобщему ликованию, но только открывал рот, чтобы попасть в нужные ноты.

– Четыре, три, два, один!

– С Новым годом! – Завопил весь Лос-Анджелес и все города в нашем часовом поясе.

Ресторан взорвался аплодисментами и