Не удивительно, что Леонардо тоже высказался за то, чтобы спрятать «Давида» в аркаде лоджии. Когда ему предоставили слово, он сказал: «Я согласен с тем, что лучшим местом будет лоджия, как предложил Джулиано, но только ближе к парапету, где вывешивают ковры». Он явно предпочел бы, чтобы статуя Микеланджело стояла в малоприметном месте[652].

98. Набросок из тетради Леонардо, изображающий «Давида» Микеланджело.

А затем Леонардо высказал еще одно неожиданное пожелание. Он заметил, что статую следует снабдить «пристойным украшением [chon ornamento decente]». Понятно, что он имел в виду. Микеланджело изваял Давида беззастенчиво нагим, с открытыми взору гениталиями и рельефными лобковыми волосами. Леонардо предложил приделать к статуе пристойное украшение, «дабы ее вид не портил торжественные городские церемонии». Примерно в ту же пору он набросал у себя в тетради небольшой эскиз, схематично изображающий «Давида» Микеланджело (илл. 98). Присмотритесь внимательно, и вы увидите, что именно он предлагал: гениталии Давида целомудренно прикрыты чем-то похожим на бронзовый фиговый лист[653].

Обычно Леонардо относился к наготе без ханжеской стыдливости. И в «Витрувианском человеке», и в портретах Салаи он весело рисовал обнаженных мужчин, а в своих записях однажды обронил замечание о том, что половой член следовало бы не прятать, а без стыда показывать. Действительно, в рисунке охрой и тушью, который он сделал в 1504 году — приблизительно в ту пору, когда велись споры о том, куда же поставить необычную статую, — он придал обнаженной фигуре тяжеловатое лицо, в котором весьма странным образом слились черты Салаи (в то время 24-летнего) и мускулистая физиономия Давида Микеланджело (илл. 31)[654]. Еще он сделал наброски мускулистой обнаженной фигуры Геркулеса, спереди и сзади; возможно, это были эскизы к статуе, которую Леонардо надеялся со временем изваять — в противовес «Давиду»[655]. И все же в мускулистой, навязчивой мужской наготе, какой показал ее Микеланджело, было нечто такое, что явно не понравилось Леонардо.

В споре вокруг места, куда поставить статую, победил Микеланджело. «Давида» бережно выкатили из мастерской и в течение четырех дней медленно катили ко входу во дворец Синьории. Там он и простоял до 1873 года, после чего его убрали в Галерею Академии, а в 1910 году на прежнем месте, перед дворцом, который уже давно назывался Палаццо-Веккьо, водрузили его точную копию. Однако победил и Леонардо, посоветовавший прикрыть статую «пристойным украшением». Поверх гениталий Давида водрузили позолоченную гирлянду из латуни и 28 медных листиков. В этом наряде Давид простоял не меньше сорока лет[656].

Как только статую Давида поставили на самом видном месте на главной городской площади Флоренции, Микеланджело поручили написать батальную сцену напротив той стены, которую уже расписывал Леонардо. Давая этот заказ, Синьория и ее глава Содерини прекрасно сознавали, что тем самым устраивают состязание между двумя соперниками, двумя величайшими художниками. В разных свидетельствах того времени прямо употребляется это слово: concorrenza — соперничество, состязание. Много лет спустя, на похоронах Содерини, в надгробной речи прозвучала такая похвала: «Дабы устроить состязание с Леонардо, он отдал Микеланджело другую стену, и Микеланджело, вступив в соревнование, начал ее расписывать». Близкий современник, художник и сочинитель Бенвенуто Челлини, хвалебно отзываясь о картоне Микеланджело, заметил: «Делал он его в соревновании с другим, который делал такой же, с Леонардо да Винчи»[657]. То же слово встречаем мы у Вазари: «Случилось так, что, когда Леонардо да Винчи, живописец редчайший, расписывал… Большую залу Совета, Пьер Содерини, занимавший в то время должность гонфалоньера, видя великий талант Микеланджело, заказал ему расписать другую часть той же залы, что и стало причиной его соревнования с Леонардо, в которое он вступил, взявшись за роспись другой стены».

99. Копия с «Битвы при Кашине» Микеланджело.

Микеланджело поручили изобразить другую военную победу Флоренции — одержанную над Пизой в битве при Кашине в 1364 году. Подобно Леонардо, он так и не закончил эту картину, и нам она известна тоже только по копиям созданного им полномасштабного картона, в том числе по копии, выполненной учеником Микеланджело Бастьяно да Сангалло (илл. 99).

Если Леонардо сосредоточился на одном ключевом эпизоде сражения, а именно на борьбе за боевое знамя, то Микеланджело предпочел, мягко говоря, второстепенный эпизод с участием почти двух десятков мускулистых обнаженных мужчин. Он изобразил тот момент, когда флорентийские солдаты, купавшиеся в Арно и вдруг услышавшие тревогу, которая извещала о нападении врага, выскочили на берег и схватились за одежду. Такой редкостный эпизод военной истории, в центре которого оказались мокрые обнаженные мужчины, как нельзя лучше подходил для Микеланджело: ведь он никогда не бывал на войне и не видел сражений, зато его неудержимо влекло к обнаженным мужским телам. «Во всех своих произведениях Микеланджело тянулся к обнаженной натуре, — писал Джонатан Джонс. — Здесь же эта тяга достигла пика — и привлекла внимание к его наваждению, выставила напоказ его страсть… Если кто-то до тех пор не замечал, что молодой Микеланджело с упоением любуется мужской наготой, то сейчас не заметить это было просто невозможно»[658].