* * *

Иву Пьеру-Луи

за его дар бесценной дружбы в радости и в горе

Представляется уместным дать пояснения о сносках и библиографических указателях. Чтобы избежать многочисленных сносок, избыток которых перегружал предварительные варианты работы и затруднял восприятие текста, я сгруппировала основные источники по каждому разделу. Остальные сноски даны на приводимые цитаты или сведения. В источниках периодической печати указывается только имя автора и название статьи, а полные библиографические данные приводятся в разделе о библиографии.

Поскольку в книге речь идет о большом числе сюжетов, я пересмотрела первоначальную, слишком объемную библиографию и в соответствии с главами книги разбила ее на избранные библиографические разделы, которыми легче пользоваться. Благодаря этому теперь гораздо проще найти первоисточники по отдельным темам.

Приступить к всестороннему изучению проблемы целибата меня побудили две причины. Первой из них и самой важной стала сенсация, о которой международные средства массовой информации сообщили в 1990 г. Несколько братьев во Христе в сиротском приюте «Маунт-Кашел» в провинции Ньюфаундленд, которые, по их собственному признанию, дали обет целибата, на самом деле занимались педофилией. Они молились, используя руки, языки, половые члены, а также ремни и цепи, которыми сковывали вверенных их попечению подкидышей. Второй причиной стало высказанное шепотом признание одной моей подруги о том, что муж нашей общей знакомой терпел измены жены, потому что был непорочен. Эта поразительная новость стала для меня введением в Новый Целибат[1].

Я приступила к работе, полагая, что целибат представляет собой добровольное воздержание от половой жизни. Надо отметить, что в долговременном плане такое воздержание мне представлялось неестественным. Не случайно поэтому первым рабочим названием книги было «Торжество неестественного: история целибата», а мои друзья в шутку окрестили ее «Сухой сезон».

Но время шуток в работе над книгой было недолгим. Очень скоро, углубившись в исследование, в итоге продолжавшееся шесть лет, я была поражена узостью моего подхода к проблеме, определявшегося христианским видением мира, и ее упрощенным определением. В разных районах мира в разные эпохи целибат составлял основной элемент существования людей. Во всем своем многообразии он определял жизнь не только служителей Церкви, но и мирян, распространяясь на людей всех возрастов, включая и совсем маленьких, и очень старых. Целибат практикуют вдовы и заключенные, тренирующиеся спортсмены и шаманы. Он наложил отпечаток на классическую поэзию и на лагерную литературу, на каноническое и гражданское право.

Куда бы я ни бросила взгляд, целибат мне виделся повсюду. Он слышался мне в сладкозвучных сопрано певцов-кастратов итальянской оперы, в отчаянных воплях девочек, которые не могли выйти из дому, потому что ради сохранения целомудрия им перебинтовывали ноги, и мальчиков, оскопленных ради того, чтобы их можно было использовать в мрачных гаремах и залитых солнцем храмах инков. Он пронизывал античную историю, накладывая отпечаток на давших обет безбрачия пифий Дельфийского оракула, порой работавших посменно, на девственную троицу – Афину, Артемиду и Гестию – величайших богинь греческого мира, и на царственных римских весталок. Его отзвук доносился до меня в словах Гамлета: «Уйди в монастырь!»[2], которыми он побуждал Офелию разделить судьбу огромного числа других нежеланных женщин, против воли заточенных в монашескую обитель.

Целибат гордо прошествовал по истории под множеством разных имен. К их числу относятся Жанна д’Арк, Елизавета I Английская, Флоренс Найтингейл. Сюда же можно причислить Махатму Ганди и его странные опыты с брахмачарьей, когда он обнаженным проводил ночи вместе с достигшими брачного возраста молодыми женщинами, подвергавшими испытанию его целомудрие. Об этом же устами своего героя пространно рассуждает Лев Толстой в противоречивой «Крейцеровой сонате», донесшей миру его послание о целибате. Сюда же следует отнести Леонардо да Винчи, который боялся второго обвинения в нарушении норм сексуального поведения; сэра Исаака Ньютона, скорбевшего по покинувшему его любовнику; Льюиса Кэрролла, разглядывавшего проходившую перед его глазами вереницу молоденьких Алис в стране чудес, но не осмеливавшегося прикасаться к ним.

Целибату также отводится большое место в мировой медицинской литературе, ему посвящены пространные разделы в учебниках, он входит неотъемлемой частью в накопленную веками мудрость культуры большинства народов. В этой связи были созданы многочисленные концепции и философские учения о значении спермы, равно как и подробные наставления об образе жизни и режимах, помогающих сохранять ценную, богатую белком семенную жидкость.

Кроме того, целибат несет в себе значительную символическую ценность. В типичных блюдах западной кухни можно найти следы впечатляющих общественных движений за целибат, направленных на поддержку безбрачия и подавление неуемной похоти. Кого из нас хоть раз не порадовали кукурузные хлопья и крекеры из пшеничной муки крупного помола, созданные целомудренными Джоном Харви Келлогом и Сильвестром Грэмом ради того, чтобы остудить жар чувственности и принести пользу здоровью? Кто не пользовался прищепкой, веником или циркулярной пилой – результатами изобретательной сублимации целомудренных шейкеров? Кого из нас хоть раз не приветствовали словами «Мир вам!», оставленными в наследство другим почтенным проповедником воздержания – отцом Дивайном?

В наше время в школах и студенческих городках многие юноши и девушки, разделяющие принцип «истинная любовь ждет»[3], придерживаются правил целибата. Целибат заявляет о себе и среди взрослых, провозгласивших себя «возрожденными девственниками». Он просматривается и в исхудавших телах голодающих женщин, стремящихся управлять своим телом, и в невинных рукопожатиях гомосексуалистов, которые отреклись от чреватых смертельной опасностью СПИДа половых отношений.

Целибат, как я вскоре поняла, поразительно отражает панораму действительности, всегда и везде связанную с человеческой природой. По мере расширения пределов исследования я уточняла рабочие определения, меняла названия, пересматривала гипотезы, в соответствии с которыми считалось, что целибат – явление неестественное, и все более внимательно относилась к тому, о чем свидетельствовали собранные мною материалы.