1828–1830 годах стал постоянным посетителем литературных вечеров Дельвига, привлеченный, по его собственному признанию, возможностью общаться с Пушкиным и Мицкевичем.

Бывая на еженедельных вечерах Дельвига, А. Подолинский не стал, однако, близким знакомым Пушкина; их продолжала разделять дистанция, свидетельствующая о разнице их литературных позиций и жизненных судеб. Вопреки мнению А. Подолинского, считавшего, что знаменитый поэт с одобрением относился к его произведениям, Пушкин весьма скептически отзывался о них в своих письмах и критических выступлениях (XIII, 351; XI, 74). Вопрос об отношениях с литераторами пушкинского окружения занимает центральное место и в «Воспоминаниях» Подолинского, написанных им в 1872 году. В своей фактической части эти мемуары вполне достоверны: сообщаемые в них сведения по противоречат таким авторитетным источникам, как воспоминания А. Керн, А. И. Дельвига, письмо Шевырева от 25 февраля 1829 года (ЛН, т. 16–18, с. 703).

Иначе обстоит дело с освещением этих фактов и событий, которые Подолинский интерпретирует в свою пользу. Резко отмежевываясь от булгаринского лагеря, мемуарист стремится создать впечатление полной объективности своей позиции, объясняя свои расхождения с писателями пушкинского круга личными пристрастиями своих оппонентов, в частности Дельвига, создавая легенду о том, что тот завидовал его популярности.

Характеризуя свои взаимоотношения с Пушкиным, А. Подолинский отказывается замечать, что в вопросах литературной критики и журнальной борьбы Пушкин и Дельвиг были единомышленниками. В таком же духе писал о молодом поэте и С. П. Шевырев: «Это мальчик, вздутый здешними панегиристами и Полевым» (ЛН, т. 16–18, с. 703).

В 1831 году А. Подолинский уехал в Одессу, не сохранив никаких отношений с Пушкиным, продолжая, однако, восторженно относиться к его поэтическому творчеству. На смерть Пушкина А. Подолинский написал стихотворение «Переезд через Яйлу. Памяти Пушкина» (1837).

«Воспоминания» А. Подолинского являются ответом на статью журналиста булгаринского направления В. П. Бурнашева «Мое знакомство с Воейковым в 1830 году», содержащую фальсифицированные в реакционном духе рассказы о Пушкине, Гоголе, Воейкове и Подолинском (РВ, 1871, №№ 9–10). Появление в печати этой статьи вызвало недоумение М. Юзефовича, близко знавшего А. Подолинского. По его просьбе А. Подолинский выступил с собственными воспоминаниями, в которых не ограничился возражениями Бурнашеву, а подробно охарактеризовал свои отношения с Пушкиным и Дельвигом. В свою очередь, В. П. Бурнашев, ознакомившись с работой А. И. Подолинского, ответил ему полемической статьей «Qui pro quo с А. И. Подолинским» (РА, 1872, № 7–8, с. 1604–1606).

По поводу статьи г. В. Б. «Мое знакомство с Воейковым в 1830 году» (Стр. 131)

РА, 1872, № 3–4, с. 856–865.

Е. А. ДОЛГОРУКОВА

Екатерина Алексеевна Долгорукова, княгиня, урожд. Малиновская (1811–1872) — дочь директора Московского архива Коллегии иностранных дел А. Ф. Малиновского, с 1834 г. жена офицера лейб-гусарского полка Р. А. Долгорукова. Ее мать А. П. Малиновская принимала участие в сватовстве Пушкина за Гончарову и была посаженой матерью у невесты. Будучи наиболее близкой подругой Н. Н. Пушкиной до ее замужества, Долгорукова хорошо знала бытовые подробности жизни Гончаровых в Москве и обстоятельства сватовства и женитьбы Пушкина. Однако рассказы ее о предсмертных днях Пушкина (РА, 1908, кн. III, с. 295; 1912, кн. III, с. 87) не подтверждаются никем из современников.

Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым (Стр. 138)

Рассказы о П., с. 62–64.

Д. Ф. ФИКЕЛЬМОН

Дарья Федоровна Фикельмон, графиня (1804–1863) — внучка Кутузова, дочь Е. М. Хитрово от первого брака с гр. Ф. И. Тизенгаузеном. В 1821 году во Флоренции вышла замуж за дипломата гр. Карла Людвига Фикельмона (1777–1857), в 1829 году занявшего пост австрийского посланника в Петербурге. Графиня Долли — одна из наиболее заметных петербургских красавиц; ее салон в Петербурге был светским, литературным и политическим центром, где, по словам Вяземского, «и дипломаты, и Пушкин были дома» (Вяземский, т. VII, с. 226). Пушкин познакомился с супругами Фикельмон в 1829 г. и стал частым посетителем их салона, где он мог узнавать заграничные политические новости, не пропускавшиеся в русскую печать. Упоминания о салоне Фикельмон постоянно встречаются в его дневнике и письмах. П. В. Нащокин рассказывал Бартеневу и Анненкову о «жаркой сцене» Пушкина с «женой австрийского посланника» (см.: Модзалевский, с. 341; с. 188–191 наст. изд.). Его сообщение оспаривается некоторыми пушкинистами (разбор этого вопроса см. в кн.: Н. Раевский. Если заговорят портреты. Алма-Ата, 1965, с. 118–127). Д. Ф. — женщина незаурядного ума, большой литературной культуры. Все эти качества раскрывает ее дневник. Записи о Пушкине замечательны по глубине и тонкости, и можно пожалеть, что они слишком скупы. Мнения и взгляды Пушкина, то есть Пушкин как мыслитель, на страницах дневника не появляются. Зоркая наблюдательность принесла Д. Ф. славу «Сивиллы флорентийской» — предсказательницы будущего. Записи о поэте и его жене, сознание несовместимости их характеров, еще раз оправдали это прозвание. Предчувствие грядущей трагедии высказывает она и в своих письмах к П. А. Вяземскому (РА, 1884, кн. II, № 4), которые во многом повторяют и комментируют ее дневниковые записи.

Особый очерк отведен в дневнике дуэли и смерти Пушкина. Запись датируется 29 января (и, может быть, начата в этот день), но закончена уже после отъезда Геккерна из России. Несмотря на прекрасную осведомленность о событиях, Д. Ф. о многом умалчивает, а многие факты передает неверно: ни слова не упоминает, что ей отчасти был обязан Дантес своим успехом в России (см. рассказ Данзаса, с. 318 наст. изд.), неверно передает содержание пасквиля — в нем не упоминалось имя Дантеса; ошибается, сообщая, что Пушкин «вызвал» Геккерна и что перед смертью он писал царю, поручая ему свою семью. Д. Ф. Фикельмон дает сглаженный вариант дуэльной истории, приличный для потомства. Поразительна ее бесстрастность, даже нарочитая хладнокровность. Это скорее историческое повествование, чем строки из дневника. Графиня стремится оправдать свой круг, «большой свет», подчеркивая, что «каменья» в жену Пушкина бросали не отсюда. Этим же объясняется и умолчание о низкой роли Геккерна (к тому же посланник бывал в ее доме), и искажение содержания пасквиля (царь не должен быть замешан). Запись о дуэли создает впечатление, что графиня Долли защищает перед потомством не только репутацию «большого света», но и свою собственную, как будто опасаясь связать свое имя с именем поэта. Подчеркнутое в начале «Сегодня Россия потеряла…» находит завершение в последних фразах о «печальной зиме 1837 года». Здесь впервые говорится об интимных связях Пушкина с домом Фикельмонов, и поэт оказывается только «другом сердца маменьки». Графиня считает необходимым вспомнить о влюбленности Е. М. Хитрово в Пушкина, которая была предметом острот и насмешек его друзей. Горю «маменьки» она противопоставляет свои потери, «два листа книги своей жизни». Эти «два листа» — кузина Аделаида Штакельберг и «друг юности» Ричард Артур, который появляется в дневнике только один раз, — заключая запись о смерти Пушкина. Д. Ф. Фикельмон как будто стремится убедить кого-то, что в книге ее жизни не было листа с именем «Пушкин». Может быть, тех потомков, до кого дойдет рассказ о «жаркой сцене» в доме австрийского посла?

Публикация отрывков о Пушкине из дневника Д. Ф. Фикельмон началась с записи о дуэли