Общим оставалось одно — то осеннее безлюдье, когда на Посёлок, как и на все окрестные дачи, надвигается октябрьская мгла, и в ней постепенно исчезают немногие огоньки.

В одном из новых домов Посёлка жила молодая девушка, приехавшая из степей на границе с Монголией, чтобы завоевать столицу. С ней произошло то же, что и со многими древними завоевателями из тех краёв. Они снаряжали войско, отправлялись в путь, были даже успешны в битве, но потом оказывалось, что завоевали они что-то не то, во всяком случае, не то, что они хотели. Так и эта девушка, не проиграв ни одного сражения, вдруг обнаружила себя в кафе на трассе — в белом переднике. Хоть теперь это место уже считалось столицей, результат её, понятно, не радовал. Она снимала дом и подозревала, что скидка в оплате предполагает в этой жизни услугу сторожа. Весной хозяева вернутся и придётся искать новое место, но это будет только весной, так что об этом можно было пока не думать.

Идя в своё кафе, а потом возвращаясь в одинаковой серой мгле, она видела два вечно горящих окна старой дачи. В этом месте садовый Посёлок кончался, а дачный начинался, но никому до этого не было дела. Даже электрическая линия приходила на один трансформатор, и только исследуя провода, можно было понять, куда они несут электричество. В том дачном доме жил старик, кажется, вполне мусорного вида, и девушке казалось, что он просто экономит на движениях. Оттого свет горит круглые сутки, потому что ему лень поднимать руку к выключателю. Каждый раз проходя мимо этого дачного света, похожего на бруски сливочного масла, она испытывала зависть. Этим людям не нужно было ничего завоёвывать, всё своё они получили в наследство — вместе с лесом и его обитателями, а также птицами. К тому же и дом был побогаче, чем тот, что снимала она. Чужая дача иногда казалась ей живым существом, и девушка время от времени даже разговаривала с ней. Про себя, конечно. Старые и новые постройки тут вообще были живее многих людей, а председатель Правления СНТ и вовсе казался похож на зомби.

Не сказать, что тот дом был разговорчивым собеседником, но девушке нравилось, как он встречает её своими жёлтыми глазами.

Однажды в кафе приехала санитарная служба, чтобы произвести ритуальный, но не очень действенный обряд полива и опрыскивания помещений какими-то загадочными веществами. Поэтому официантка отправилась домой в неурочный час. Спиной она чувствовала, что кто-то приближается к ней, идя чуть быстрее. На всякий случай девушка сунула руку в карман, где притаился безнадёжный оборонительный баллончик. Но человек обогнал её по другой стороне просёлка и свернул к дачам. Он отворил ту самую калитку, за которой светились два масляных глаза, и вот уже должен был исчезнуть за ней, как оборвались ручки у сумки на его плече. Немудрёная еда рассыпалась под ногами, и к ногам официантки подкатилась голубая банка сгущёнки.

Ей не было трудно помочь пожилому человеку, и вот они уже уселись на корточки, следуя поверью, что быстро поднятое не считается упавшим. Вместе они подтащили набитую сумку к крыльцу, и теперь она разглядела его. Старик оказался не таким уж стариком, скорее человеком, возраст которого смыт с лица. Но точно — пенсионер, такому может быть и шестьдесят, и семьдесят.

Хозяин благодарил, предлагал чаю, но ей не хотелось ступать в чужой дом, наверняка пропитанный запахами одинокой старости. Вдруг он сказал:

— А вы представьте, как тут было сто лет назад. Прямо на этой веранде… Только летом, тёплым вечером, когда самовар остывает.

Официантка огляделась. Веранда была завалена мёртвыми листьями, длинная лавка и стол чернели в дальнем углу, и явно такие, что простояли тут сто лет. Ближе стояло кресло, тоже старинное, и даже на расстоянии чувствовалось, какое оно мокрое.

— Её звали Елена Николаевна, простое имя — да, мало годное к запоминанию. Любила варенье — больше варить, чем есть, — продолжил старик. — Ну и мужа, конечно.

Девушка представила всё это — и мужа, и варенье, и получилось неожиданно легко. Елена Николаевна сидела на веранде, кутаясь в серую шаль. Самовар остывает, вечер, скоро осень, и комаров почти нет.

На веранду выходит муж, разминая в пальцах папиросу.

— А тебе не кажется, милый друг, что у нас стало как-то необычно много ежей? — говорит она. Муж улыбается той улыбкой, которая слышна в сумерках. Он отвечает, что ежи вовсе не такие милые, какими могут казаться. И пеликаны не только символ родительской заботы. Все животные, в общем, не то, чем они кажутся. Он говорит это со знанием дела, потому что только что выбран в академию по отделению биологии.

— Нет-нет, — в Медицинскую академию, — вдруг сказал кто-то над ухом, и девушка подумала, что думать вслух довольно опасно. И у стен бывают уши, и все эти смутные желания хороши тем, что не высказаны.

— Да, но с другой стороны, он был скорее биолог, а не врач. Никого не лечил, во всяком случае. Так что всё верно, даже идеально. Пойдёмте.

Хозяин уже ничего не спрашивал, а просто повёл её внутрь. Никакого мерзкого стариковского запаха она не ощутила, но пахло немного странно — нездешним, каким-то заморским деревом, сушёным зверобоем, который пучками висел под низким потолком, и ещё чем-то, кажется, церковным.

Чай оказался тоже не чаем, а заваренной суданской розой, иначе говоря каркаде. Гостья по привычке, которой её научил родной город, прикинула пути отхода и оценила опасность. В каркаде опасности точно не было.

Она принялась рассматривать хозяина. Они действительно виделись несколько раз на этой дороге к трассе, но тогда девушка воспринимала его как деталь пейзажа, нечто неодушевлённое, но движущееся. Ходячий куст. Это где-то уже было… Нет, там был горящий куст. А ходячий был лес.

— В лесу у нас хорошо. Ежей только очень много, ежи ведь они санитары леса, всё подъедают. Они довольно суровые, что-то вроде дементоров. (Девушка внимательно посмотрела на него, проверяя, не послышалось ли ей это слово.) Когда-то зайцы были, и даже волки. Но волками больше детей пугали, знаете, чтобы дети одни в лес не ходили. Тут, конечно, не тайга, но дня два проплутать можно было. Сейчас много дач построили, и дорогу будут расширять, слышали? Кафе ваше не тронут-то?

Они поговорили о том, что придорожные кафе до конца не исчезают, а возрождаются неподалёку, как феникс из пепла. А вот часть дач хотели снести, чтобы построить развязку. Непонятно, чем кончилось дело, но продавать землю тут уже было