Аврелія, Сенеки и Шопенгауэра. Первое – космическое, второе – акосмическое. Первое – съ припахомъ бѣдности; второе зачинается роскошью, богатствомъ чрезмѣрнымъ. Космизмъ есть примативность (и примитивизмъ) и, какъ слѣдствіе, рабство въ когтяхъ у жизни. Нѣтъ величія внѣ акосмизма. Величіе и благородство неотмiрно по своей сути. Величіе – не что иное, какъ степень личнаго презрѣнія къ міру, будь то соціальный престижъ, соціальный статусъ, происхожденіе, научная степень, доходъ, близость къ власти и равно къ тѣмъ, кто повѣряетъ мірскимъ немірское. Величіе – зазоръ между Я и міромъ. Величіе – тѣнь: въ видѣ креста».

Этика гностицизма – акосмична, она отрицаетъ міръ, враждебна къ нему[99]. Для гностика не Богомъ Неизглаголаннымъ міръ созданъ и управляется, Богъ есть абсолютная противоположность міру, хотя Первый тоже нѣсколько вовлеченъ въ міръ: потерей (въ предвѣчныя времена) части свой субстанціи, потому Богъ вмѣшивается въ судьбы міра, пытаясь восполнить потерянное; когда міръ будетъ лишенъ свѣта тамошняго и послѣдній гностикъ покинетъ землю, а новые (гностики) не появятся – міръ придетъ къ концу. Если Логосъ грековъ есть ритмъ, то это ритмъ создавшаго, его дыханіе и сердцебіеніе. Греки заворожены природою, а лучшіе изъ грековъ – Логосомъ, но послѣдній – твореніе создавшаго и есть то, что руководитъ по волѣ создавшаго космосомъ: и создатель, и логосъ (законъ) и космосъ суть тьма, царство тьмы для гностика; царство свѣта – запредѣльно, трансцендентно. Имармене есть Судьба и правленіе нѣсколькихъ архонтовъ и ихъ главы – деміурга Іалдаваофа, слѣпого бога.

Осознание своего отчужденного существования, признание своего положения изгнанием служит для чужеземца первым шагом к возвращению, а пробуждение тоски по дому – началом последнего. Все это наполняет отчуждение страданием. Тем не менее, такое обращение к истокам становится для чужеземца точкой отсчета нового опыта, источником силы и тайной жизни, неизвестной и совершенно недоступной его окружению, ибо для созданий этого мира она непостижима.

Это превосходство чужеземца, которое, хотя и скрыто, отличает его даже здесь, и чревато возможностью триумфального возвращения в его природную сферу, пребывающую вне мира сего. С этой точки зрения чуждость миру означает отстраненность, недосягаемость и величие. Ибо она, как таковая, совершенно трансцендентна, то есть лежит "за пределами" Всего, будучи несомненным атрибутом Бога». Йонас Г. Гностицизмъ.

Гностицизмъ не только акосмиченъ – онъ также по ту сторону привычнаго, мірского добра и зла, по ту сторону любой морали, что можетъ выражаться и аскетизмомъ (въ однихъ теченіяхъ гностицизма), и аморализмомъ, который, однако, сакраленъ и способствуетъ спасенію: сознательно нарушаетъ онъ замыселъ князя міра сего и архонтовъ его, а «пневма», божественная искра, не можетъ быть затушена дѣйствіями, либо самостійными, либо направленными противъ создавшаго и свиты его; она лишь ярче разгорается; гностикъ – имморалистъ и во многомъ «ницшеанецъ до Ницше»; всё для него позволено, «ты долженъ» изначально отброшено (Законы Моисея какъ выраженіе духа Іалдаваофа, какъ порабощеніе); и чѣмъ, если не твореніемъ новыхъ цѣнностей, занимается пневматикъ? Но здѣшняя жизнь, противополагаемая Жизни подлинной, есть нѣчто временное: переходъ и мостъ. – Пневматикъ алчетъ – изъ заброшенности и низвергнутости въ міръ – вернуться къ Свѣту, къ Жизни, въ домъ совершенства: въ плерому, пренебесную, премірную, появившуюся прежде міра – прежде всѣхъ вѣкъ. Бытіе пневматика стоитъ подъ знакомъ возвращенія. Нахожденіе въ плеромѣ – mone, исхожденіе въ дольній міръ – proodos, возвращеніе къ горнему, въ плерому – epistrophe.

Акосмизмъ начинается съ Екклесіаста и Ездры; рожденіе акосмизма въ самомъ Словѣ, особливо съ словахъ «всё суета суетъ». Добавимъ: мѣрная суета суетъ. И, конечно, немалая часть акосмизма – либо еврейскій страхъ предъ создавшимъ, и стенанія, и плачъ; либо же брюзжаніе античныхъ стариковъ. – Акосмическая мудрость зрима въ Откровеніи Ездры: «И сказалъ Ездра: «Лучше для человѣка не родиться, лучше не жить; твари безсловесныя счастливѣе противъ человѣка, ибо не имутъ они наказанія. Насъ же взялъ Ты и предалъ суду. Горе грѣшникамъ въ грядущемъ вѣкѣ, ибо безсроченъ судъ надъ ними и пламя неугасимо!».

У грека Феогнида:

Вовсе на свѣтъ не родиться – для смертнаго лучшая доля,

Жгучаго солнца лучей слаще не видѣть совсѣмъ.

Если жъ родился, спѣши къ вожделѣннымъ воротамъ Аида:

Сладко въ могилѣ лежать, черной укрывшись землей.

Въ многихъ фрагментахъ Гераклита, напримѣръ: «Какимъ путемъ слѣдовать въ жизни? На агорѣ – / вражда и тяжелые споры; дома – / заботы; въ полѣ – труды неуемные; на морѣ – / страхъ. На чужбинѣ, если имѣешь тамъ что-либо, сплошь опасенія; / ежели нѣтъ, то нужда. Жениться? Лишиться покоя. / Не жениться? Еще болѣе быть одинокимъ. / Дѣти? Заботы; бездѣтность? Изувѣчена жизнь. Молодежь / неразумна; сѣдовласые же совершенно безпомощны. / Выборъ былъ только одинъ изъ возможностей двухъ: либо вовсе на свѣтъ не рождаться, / либо, родившись, тотчасъ умереть» (Anthol. Graeca. IX 359 (T 293a). Или: «Рожденные жить, они обречены на смерть, (а точнѣе, на упокоеніе), да еще и оставляютъ дѣтей, чтобъ родилась [новая] смерть».

У Софокла («Эдипъ въ Колонѣ»):

Не родиться совсѣмъ – удѣлъ

Лучшій. Если жъ родился ты,

Въ край, откуда явился, вновь

Возвратиться скорѣе.

Зримъ онъ въ многихъ религіозныхъ текстахъ – столь часто, что приводить цитаты не представляется возможнымъ. Вѣянія акосмизма явственнѣе всего слышатся у Сенеки и Марка Аврелія. Порою и у Хайяма:

Жестокій этотъ міръ насъ подвергаетъ смѣнѣ

Безвыходныхъ скорбей, безжалостныхъ мученій.

Блаженъ, кто побылъ въ немъ недолго и ушелъ,

А кто не приходилъ совсѣмъ, еще блаженнѣй.

У Мильтона мы читаемъ:

О, какъ ты попранъ, жалкій родъ людской!

Какъ низко палъ! Зачѣмъ ты сохраненъ?

Ужъ лучше бъ не рождался ты! Зачѣмъ

Такъ отнимать дарованную жизнь?

У космиста Гете, влагающаго сіи слова Мефистофелю:

Я отрицаю всё – и въ этомъ суть моя.

Затѣмъ, что лишь на то, чтобъ съ громомъ провалиться,

Годна вся эта дрянь, что на землѣ живетъ.

Не лучше ль было бъ имъ ужъ вовсе не родиться!

Короче, всё, что зломъ вашъ братъ зоветъ, —

Стремленье разрушать, дѣла и мысли злыя,

Вотъ это всё – моя стихія.

Пропитаны акосмизмомъ, напримѣръ, этѣ – горькія для малыхъ сихъ – строки М.Горькаго: "Какая-то таинственная сила бросаетъ человѣка въ этотъ міръ беззащитнымъ, безъ разума и рѣчи, затѣмъ, въ юности, оторвавъ душу его отъ плоти, дѣлаетъ её безсильной зрительницей мучительныхъ страстей тѣла. Потомъ этотъ дьяволъ заражаетъ человѣка болѣзненными пороками, а истерзавъ его, долго держитъ въ