снова возвращается к началу. Отсюда видно: нельзя позволять [людям] распускаться. [А они] теперь [щеголяют] в роскошных одеждах, привередливы к пище, несдержанны в речах, научились лукавить и надувать друг друга. Такое ныне всюду. Для одних профессией стало совершение преступлений и сколачивание банд, другие своим главным занятием считают гульбу и азартные игры.

Некоторые взрослые, никогда не [встававшие] за плуг, не [бравшие] в руки мотыгу, бродят ватагами, ради озорства захватив самострелы и набив пазуху шариками [для стрельбы] из самострелов. Другие заняты изготовлением из добротной глины [таких] шариков на продажу тем, кто забавляется самострелами, которыми не то что от внешних врагов не оборониться — мышей в своем доме не извести. Подобные самострелы любил цзиньский Лин[1145], чем и усугубил зло. [Что-то] не слышно, чтобы целеустремленные и справедливые, гуляя, забавлялись самострелами. Лишь пустые людишки, мальчики-слуги да недостойная чернь подхватили привычку бродить с самострелами, стрелять в птиц, тщетно пытаясь попасть [в них]. Раз сто [такой] выстрелит и ни разу не попадет, а прохожему, [случается], в лицо либо в глаз угодит. Самострелы эти бесполезны, вредны.

Некоторые делают [на продажу] бамбуковые свирели, заостряя мундштук так, что он становится похожим на оружие, или обмазывают [его] воском и медом, чтобы усладить язык, — все это печальный признак. Некоторые для детских забав лепят из глины повозки, собак, всадников, фигурки [людей], изображающие театральные сцены, ловко выманивая у людей за них деньги.

Еще в «Ши цзине» высмеивались «женщины, которые уже не треплют коноплю, только пляшут»[1146]. Отойдя от домашних дел, забросив шелководство и ткачество, многие [женщины] ныне подались к колдуньям учиться их ремеслу: колотить в барабан, плясать, отбивать поклоны духам, чтобы обманывать простой люд, вводить [его] в заблуждение. У ослабевших от хворей женщин, [у домочадцев] в тех семьях, где поселилась болезнь, тревога помутила разум, и [колдуньям их] легко запугать. [Колдуньи, якобы для исцеления], заставляют [страждущих] пускаться в дальний путь, немедленно покинуть очаг. И [те] скитаются по извилистым горным тропам, находя приют только там, где сверху течет, а внизу сыро; [их] треплет ветер, студит холод, [они] попадают в сети подлых людей, [их] грабят разбойники — все это только умножает [их] страдания. Не счесть таких, кто [из-за этого] окончательно теряет здоровье! А есть и такие, кто отказался от лечения и лекарств, отправился на поклон к духам, да так и умер от этого, не только не ведая, что одурачен колдуньями, а, наоборот, сожалея, что обратился [к ним] слишком поздно, — нет большего обмана, чем подобным образом вводить в заблуждение простолюдина.

Некоторые разрезают целые куски прекрасного шелка на ленты для заклинаний, художники наносят [на них] узоры, а нанятые каллиграфы пишут просьбы изысканным слогом, чтобы вымолить побольше счастья. Некоторые разрезают цветной шелк на ленты в несколько фэней шириной и в пять цуней[1147] длиной, шьют [из них] талисманные мешочки, вышивают их и носят при себе. Некоторые прядут цветной шелк, сучат нити, потом разрезают [их], чтобы сделать повязки-браслеты[1148] на запястья. Но все это пустое: ни счастья, ни несчастья [от них] нет, только напрасно [люди] расходуют шелковое полотно и нить, вводят в заблуждение простой люд, напускают [на него] страх.

Некоторые разрезают на куски тонкое цветное шелковое полотно и, подбирая из восьми цветов, составляют листья вяза величиной с цунь и узоры в виде волн, прикрепляют [их] к ларцам, украшают [ими] коробы, оторачивают юбки, кофты, пришивают к одеялам. [Вот так] и изводятся сотни штук шелка, напрасно затрачивается в десятки раз большая, чем нужно, работа. Поскольку [такое] не только не дополняет труд пахарей и ткачих, не приносит пользу миру, но, наоборот, те, кто это делает, лишь впустую транжирят время, сладко едят, готовое портят, целое кромсают, крепкое превращают в непрочное, из большого делают маленькое, простое усложняют, постольку [все это] должно быть запрещено. Даже горному лесу не устоять перед огненным палом, даже всем рекам и морям не заполнить дырявую чашу!

Император Сяо-вэнь[1149] носил одежду из грубого шелка, обувался в башмаки из сыромятной кожи, ремни же из выделанной кожи использовал лишь для ношения меча. Шторы в его покоях шились из старых сумок, в которых подавали [ему] докладные. Знойным летом он [обычно] страдал от жары, поэтому задумал было построить террасу [для прохлады], но, когда подсчитал, [оказалось], что [она] будет стоить миллион, и [он] отказался от этого строительства, считая [его] расточительством. Ныне в столице одежда, пища, экипажи, украшения, дома знатных превосходят императорские. Это преступает все грани [дозволенного]. А их слуги, служанки, наложницы носят [одежду] из тонкого полотна, бамбуковые коробы [у них] набиты цветным и чисто-белым шелком, узорчатой парчой. Есть [у них] безделушки из рога носорога, слоновой кости, яшмы и жемчуга, янтаря и панциря черепахи с выгравированными изображениями, отделанные золотыми и серебряными нитями. Обувь [у них] из кожи серны и кабарги с вышитыми шнурками, с подошвой, подбитой цветным шелком. Превосходя в роскоши государя, они еще и кичатся друг перед другом. Тем, из-за чего скорбел Цзи-цзы[1150], теперь пользуются слуги и наложницы!

В свадебном кортеже богатых и именитых вереницей следуют десять экипажей с верхом и десять открытых, всадники и служки свитой сопровождают [их]. Богатеи соперничают, хотят быть лучше [других]. Бедняки, стыдясь, что не могут позволить [себе] того же, вынуждены тратить на свадебные пиры нажитое за целую жизнь.

В древности лишь тот, кто правил народом, был достоин одеваться в узорчатые шелка, пользоваться экипажами, скакать верхом. Раз теперь невозможно восстановить старые порядки целиком, надо хотя бы не допускать, чтобы простые люди затмевали роскошью древнего императора Сяо-вэня. Те, кто носят тонкие шелка, обувь из кожи серны и кабарги с вышитыми шнурками, чулки из цветного шелка, разъезжают в расписных экипажах либо верхом, содержат многочисленную челядь, не растят злаков, бездельничают, тунеядствуют.

Конфуций сказал: «В древности хоронили [так]: обертывали [покойника] толстым слоем травы и закапывали на пустыре, могильных холмов не насыпали, деревьями [могилу] не обсаживали, определенных сроков траура не назначали. Последующие мудрые стали использовать внутренний и внешний гробы»[1151]. Гроб делали из платана, сучили пеньку и обвязывали [его], копали могилу вглубь до подземных вод, сверху засыпали таким слоем земли, чтобы только не проникал вверх запах [тлена].

Потом для гробов стали использовать дикий орех, акацию, софору, кипарис, лаковое дерево, ясень, т. е. все то, что росло окрест. Доски пропитывали лаком, плотно скрепляли гвоздями, состругивали неровности, полировали, [подгоняли так], чтобы не было щелей. По прочности гроб получался надежным, пригодным,