– Спасибо, Александр Петрович, – ответил Лева, с трудом прорвавшись сквозь этот бешеной силы позитивизм. – Спасибо, что позвонили. Я завтра буду у вас. До свиданья.

К изумлению Левы, Александр Петрович совершенно поновому организовал мизансцену во время их третьей встречи. Он сидел за столом, когда Лева вошел, встал, поздоровался за руку и снова сел за стол, пригласив Леву (указующий жест рукой) – на стул для посетителей, по другую сторону кристально чистого, гладкого, без единой бумажки стола, на котором лишь гордо возвышался выключенный компьютер.

Лева от неожиданности даже как-то не успел раздеться, только куртку расстегнул и сидел, положив кепку на колени. И на эту деликатную подробность Александр Петрович тоже гордо не обратил внимания.

– Знаете, Лев Симонович, – сказал прокуратор Асланян, проницательно взглянув Леве в глаза, – все как-то странно у нас с вами получается.

Лева похолодел.

– Нет-нет, я не в том смысле, что я вас в чем-то упрекаю или обвиняю, упаси бог… Просто странно: вы к нам не имеете никакого отношения, мы к вам не имеем никакого отношения, а связь у нас с вами, извините, получается самая тесная. Вы тут меня в такой переплет взяли, в такую, так сказать, интригу втравили, что я уж даже и не знаю, как все это расценивать…

– Извините, Александр Петрович, засранца, – только и мог сказать Лева, пытаясь сохранить равновесие перед лицом такой неожиданной психической атаки.

– Да ладно, чего уж там, – неожиданно улыбнулся Асланян. – Друг Марины – это мой друг, я вам уже имел честь это говорить… Да и потом, я же вас вижу – вы интеллигентный человек, душа нараспашку. Сейчас это большая редкость. И самое главное, – вдруг перешел он почти на шепот, – самое главное, знаете что? Что вы меня не боитесь. И не потому, что вы такой смелый. Совсем по другой причине. Потому что у вас тут нет своего интереса. В этом смысле мы с вами, Лев Симонович, практически родственные души. Вы кому-то помогаете, я кому-то помогаю… Просто так. Как честный человек. Ну вот как вы. Вот это мне важно. Вы меня понимаете?

Лева сидел ни жив ни мертв, пытаясь исторгнуть из себя хоть какой-то приличествующей положению звук.

– Александр Петрович, высоко ценю ваше доверие, – нашелся наконец Лева.

– Да, ну так вот, Лев Симонович. По существу вопроса, – сказал Асланян нервно, поглядывая в окно. – С этой вашей Катей история такая. Девочка, конечно, не в себе, но это, как говорится, чисто семейная проблема, и никого, кроме родителей, она не касается. Но… – Тут Асланян глубоко задумался, минуты на полторы, и Лева решил ему не мешать. – Но дело в том, что проблемы начались у Катиного папы, известного вам, ну как бы сказать, только с одной стороны. Со стороны личной. То есть вы знаете кое-что о его частной жизни. А мы знаем кое-что с другой стороны. Со стороны, так сказать, жизни общества и даже в какой-то степени государства. И тут у него, увы, нашлись в последнее время, как бы это поточнее выразиться, некие оппоненты. Недоброжелатели, так сказать. Эти, прямо скажем, недоброжелатели накопили на Катиного папу большой, так сказать, материал. Провели, так сказать, большую исследовательскую работу, надо отдать им должное. Да…

Пауза опять грозила затянуться.

– И что же? – спросил Лева.

– А вот что, – сказал Асланян суховато. – Материал этот, прямо скажем, гниловатый. Но дело не в этом. Дело в том, что материал этот, так сказать, появился не ко времени. Понимаете меня?

– Не совсем.

– Ну, если вы читаете газеты, то знаете, наверное, что деятельность нашего ведомства в последнее время обросла, так сказать, зловещей аурой. Не прокуратура, а какое-то, так сказать, гнездо вампиров. И что бы мы ни делали, все воспринимается в штыки. А это неправильно. Хотя для нашего, так сказать, общества это тоже явление естественное. Кто-то раскрывает пороки, кто-то закрывает… Выставляет, так сказать, кулачки. Кричит «караул». Это все понятно. Но ведь в нашем ведомстве тоже работают живые люди. Им эти статьи в газетах тоже не сахарный сироп. Начинаются истерики, срывы, нежелательные эксцессы. Кроме того, есть тут такая деталь, – наверху концепция изменилась. Экономические дела должны разбирать органы арбитража.

Как в цивилизованных странах. Если речь не идет, конечно, о каких-то особо крупных хищениях, нанесении ущерба, и, конечно, если речь не идет о политике. Вот.

– Ну а Катя-то при чем? – спросил Лева, пытаясь справиться с головокружением от обилия полученной информации.

– А Катя вот при чем. Когда вышеупомянутые недоброжелатели просекли ситуацию, так сказать, и поняли, что все их исследования и полученные результаты пропадают, так сказать, втуне, они пошли с другого конца. Стали изучать биографию, связи, личные контакты… Стали искать, короче говоря. А кто ищет, тот всегда найдет. Сейчас это, конечно, уже не принято, не те времена, но вот вдруг появилась зацепка. И зацепка такого свойства, что безо всяких, так сказать, усилий наших бдительных органов Катин папа оказался, мягко говоря, в неприятном положении. И готов пойти на все условия. Сдать, так сказать, свой честно нажитый капитал в благодарные руки своих товарищей. А это очень плохо.

– Почему? – напрямик спросил Лева.

– Лев Симонович, давайте не будем вникать во все детали, – мягко попросил Асланян. – Это очень деликатная тема, и, кроме того, как я понимаю, вас ведь волнует судьба Кати? Если отвечать на ваш вопрос коротко – плохо, и все. Плохо для нас, плохо для Катиного папы, для самой Кати, для вас, плохо, осмелюсь заметить, для всей страны. Если мы решили вопрос закрыть, то обратного хода это решение иметь не должно. Ни при каких обстоятельствах. Теперь вам ясна моя позиция?

– Теперь да, – сказал Лева. – Так при чем тут Катя?

– А вот тут-то и начинается самое интересное! – весело воскликнул Асланян. – Кстати, чаю не хотите?

Он явно был рад, что ему удалось быстро и мягко миновать спорную и опасную территорию, и даже слегка развеселился.

– Потом… – уклончиво ответил Лева.

– Ну потом так потом… Да, вот тут-то и начинается самое интересное. Я, честно говоря, сам был слегка поражен, когда узнал некоторые детали. Суть в следующем: таких безумцев и безумии на свете, как говорится, пруд пруди. Никакой общественной опасности они, разумеется, не представляют. На каждый роток не накинешь платок. На каждый чих не наздравствуешься. Все подобные письма, в том числе по интернету, всякие звонки, личные обращения во время встреч главы государства с избирателями, во время прямых линий, ну, так сказать, вся обратная связь, как говорится, идет в общем порядке. Никто там специально не отслеживает, кто нормальный, кто ненормальный, если нет прямых угроз и призывов к насильственной смене общественного строя. Но… Как только человек попадает в больницу или ставится на учет нашей медициной… улавливаете? Как только это происходит, должностные лица обязаны, по старой инструкции, которую никто еще не отменял, сообщать обо всех таких персонажах, которые, так сказать, заявляют о своих родственных или каких-то особых связях с главой государства. Сестры, братья, племянники, мамы, папы там, я не знаю, сводные, троюродные, седьмая вода на киселе, или же, напротив, смертельные враги, лично им обиженные, – это тоже учитывается.