Великая княжна Татьяна Николаевна тоже сделала краткую запись:

«Н.П. [Саблин]. 3-го сентября. Суббота.

Утром играли с детьми и Лавров был. Завтракали у Папы наверху в столовой. Простились с д. Мишей. Пошли [на] двух [катерах] по Днепру на старое место. Катались на шлюпке. Папа и гр. Граббе гребли, я на руле. Папа вылез на берег и пошел пешком обратно, а я гребла. Гр[аббе] на руле. Бегали по кустам. Очень жалею, что Дмитрия [Павловича] не было. Пили чай у Папы. Поехали ко всенощной. После отъехала в поезд. Обедал Папа у нас с Н.П. [Саблиным] и Дмитрием. Гуляли после немножко по платформе. Смотрели фотографии. Дмитрий страшно возился, но очень мил. Пили все чай. Сидели, говорили до 12 ч.»[496].

Великая княжна Мария Николаевна 3 сентября, как и ее сестры, записала в дневнике:

«Бросали детей в яму (имеется в виду игра. – В.Х.). Лавров привел Стефсю. За завтраком сидела с д. Мими и Ниловым. Ходили на мот[орных] катерах на старое место, бегали в кустах и разрывали юбки. Пили чай у Папы. Были у всенощной. Обедали 4 с Папой, Мамой, Кики [Саблиным] и Дмитрием [Павловичем]. Смотрели карточки. Возились ужасно с Дмитрием»[497].

Императрица Александра Федоровна после отъезда из Ставки в Царское Село в письме к Николаю II от 13 сентября 1916 г., между прочим, обращала внимание супруга на следующее обстоятельство:

«Знаешь, Мишина жена была в Могилеве!! Георгий говорил Павлу, что сидел рядом с ней в кинематографе. Разузнай, где она жила (быть может, в вагоне), сколько времени, и строго прикажи, чтоб это больше не повторялось. Павел огорчен потерями гвардейцев – их располагают на невозможных позициях»[498].

3 (16) сентября 1916 г. по приказу генерала А.А. Брусилова, который на тот момент командовал Юго-Западным фронтом, 7-я армия Щербачева вновь перешла в наступление. Однако сражение на Нараевке не принесло тактических выгод, а лишь нанесло некоторый урон живой силе противника. 17 (30) сентября Щербачев нанес новый удар противнику в общем направлении на Львов. Его корпуса 18–19 сентября (1–2 октября), форсировав Наревку и Ценювку, отбросили корпус фельдмаршала-лейтенанта Гофмана. Однако дополнительный удар русских армейских корпусов 22 сентября (5 октября) не принес желаемого результата, в итоге пришлось свернуть наступление.

Осенью 1916 г. у великого князя Михаила Александровича вновь появились признаки обострения язвы желудка, но он по-прежнему оставался в строю, изредка прибегая к услугам врачей. После посещения Ставки он отбыл на отдых в свое имение Брасово, затем некоторое время погостил в Москве и затем переехал в Гатчину.

Тем временем в армии и обществе постепенно росло недовольство возросшим влиянием императрицы Александры Федоровны на государственные дела и приближением Г.Е. Распутина к Императорскому Двору. Политическая напряженная атмосфера способствовала вынашиванию различных вариантов дворцовых заговоров и переворотов. Так, например, председатель Земского Союза на Западном фронте Василий Васильевич Вырубов (1879–1963) свидетельствовал:

«Это было осенью 1916 года. Настроения армии в ту пору достаточно хорошо всем памятны. Озлобление против Царского Села, в частности против императрицы Александры Федоровны, достигло крайнего предела. Идея военного заговора, основанная на сознании всемогущества армии, носилась в воздухе. Так, молодой общественный деятель, служивший на фронте, гр. П.М. Толстой довольно откровенно высказывал в ту пору мысль, что с царем нужно покончить. В более тесном кругу он даже развивал свой план покушения: заговорщики должны были на аэроплане подлететь к Николаю II во время его обычной прогулки в окрестностях Могилева и застрелить царя. Речи эти выслушивались в военных кругах и нередко встречали сочувствие. Императрица Александра Федоровна среди приближенных. Слева направо: А.А. Вырубова, императрица Александра Федоровна и Ю.А. Ден. Царское Село, Александровский дворец, 1916 г.

Я состоял тогда председателем Комитета Земского Союза на Западном фронте и представлял Земский Союз в Ставке Верховного главнокомандующего. Непосредственным моим начальником был кн. Г.Е. Львов. Однажды, в 20-х числах октября 1916 года, я получил от князя Георгия Евгеньевича письмо, в котором он извещал меня о своем близком приезде в Ставку. Я встретил Г.Е. Львова на вокзале и отвез его на автомобиле к ген. Алексееву, по приглашению которого князь приехал. Они очень долго разговаривали наедине. Сущность их разговора заключалась в следующем. Алексеев предлагал Г.Е. Львову прибыть в Ставку в день, который будет им, Алексеевым, для того назначен. Князя должны были сопровождать 2–3 видных общественных деятеля либерального направления из земских кругов. В Ставку ожидался в ту пору приезд Александры Федоровны. Алексеев предлагал арестовать царицу, заключить ее в монастырь, поставить Государя перед совершившимся фактом и предложить ему утвердить правительство, включающее в себя кн. Львова и близких к нему людей. Алексеев ставил условием, чтобы самому Николаю II, которого он искренно любил, не было причинено никакого зла. Он был против насильственного отречения и кандидатуры Михаила Александровича. Г.Е. Львов принял предложение Алексеева и тотчас снова выехал в Москву. Вечером того же дня (помнится, 25-го октября) меня вызвал в свой кабинет ген. Алексеев. Вид у него был плохой и настроение нервное.

– Вам князь Львов сообщил, о чем мы с ним говорили нынче утром? – кратко спросил он меня.

– Нет, – отвечал я.

Это было только наполовину верно, но я, разумеется, не мог ответить иначе. Алексеев, очевидно, так и понял: мои близкие отношения с Георгием Евгеньевичем ему были известны.

– Так передайте князю Львову в спешном порядке, что для дела, о котором мы с ним говорили, я назначил день: 30 октября.

Выйдя из кабинета генерала, я немедленно послал в Москву доверенное лицо для выполнения возложенной на меня миссии. Но судьба не пожелала осуществления заговора. На следующий день Алексеев опасно заболел и слег в постель. Через какую душевную драму он прошел в те дни, я судить не могу. Знаю только, что Государь посетил его во время болезни, когда генерал находился лишь в полусознательном состоянии, и долго – против своего обычая – оставался у него в спальной, сидя на постели больного. Произошло ли что между ними, мне неизвестно. Вскоре спустя [некоторое время] Алексеев получил отпуск и уехал лечиться в Крым. Туда выехал к нему кн. Г.Е. Львов и имел с ним там продолжительную беседу, содержание которой мне тоже неизвестно. От Георгия Евгеньевича я узнал только, что Алексеев изменил взгляды и высказывался против переворота, опасаясь революции и крушения фронта»[499].