– А эта над Бауманской, с небольшим смещением.

– Вижу-вижу и что?

– А вот группа недалеко от метро Коломенское.

– Ну, вижу-вижу.

– А вот пара ворон над Тверской. Знаешь, что объединяет эти места?

– Что?

– Они все связаны с Яковом Брюсом. – Артёмова всё с той же тонкой улыбкой смотрела на Танич. И было непонятно, шутит она или нет. – Рядом с метро Сухаревская стояла Сухарева Башня, на Бауманской находится знаменитый дом на Разгуляе, с нишей в форме гроба. Вот две вороны над Тверской, а точнее чуть сбоку, это Брюсов переулок 2, здесь он жил.

– А в Коломенском?

– Там, в башне Передних ворот Коломенской усадьбы, установлены часы, снятые с Сухаревой Башни, перед тем, как её разрушили.

– Ого. И что всё это значит? – Татьяна уже с интересом сверяла адреса.

– Аааа, заинтересовалась? Что-что. – Артёмова подразнила Татьяну. – Не знаю что. Моё дело показать интересные совпадения, а уж твоё разбираться с этим. Кто из нас детектив?

– Ну, хорошо, допустим. Но как вороны и Яков Брюс связаны с серийным убийцей девушек?

– Не знаю, как. Но ты всё время исходила из того, что убивают девушек лесбиянок, что ЭТО их объединяет. А возможно, что объединяет их не Лопухина в Третьяковке и их ориентация, а что-то связанное с Яковом Брюсом. Воронину точно из-за этого рисунка убили, и искали остальные. Значит, в них есть какая-то нужная убийце информация.

– Какая например?

– Что ты знаешь о Якове Брюсе? – Ответила вопросом на вопрос Артёмова.

– Ну что-что… Сподвижник Петра первого…

– Всё?

– Ну и какие-то сказки о том, что он был чернокнижник.

– Именно. Он был учёным, инженером, и магом, за что был прозван в народе чернокнижником. Почему чернокнижник? Потому, что у него была волшебная книга, которую все и искали в Сухаревой Башне после его смерти. Радикальнее всех искал Сталин, который приказал разобрать её по кирпичику.

– Почему именно там?

– Правильный вопрос. На самом деле не только там. Во всех местах связанных с именем Брюса искали. Даже в доме на Разгуляе, где он не жил, но на стене, которого, в нише по форме похожей на крышку гроба, им были изготовлены и размещены вечные часы. Которые кроме времени, много чего ещё показывали, в том числе места, где спрятаны клады.

– А да, что-то такое я тоже слышала. – Татьяна с силой потёрла лоб и переносицу. – Голова начинает болеть. Хватит фантазий. Версия интересная, но вряд ли верная. Допустим, что всё это так, но причём здесь Саврасов? Он жил сильно после Брюса. Ему, зачем было рисовать ворон по схеме современного метро?

– Это ещё один хороший вопрос – не знаю. Но легенды гласят, что все кто соприкасался с Яковым Брюсом, потом плохо заканчивали. Саврасов, уж точно плохо закончил, в нищете и алкоголизме.

– Эка невидаль… Для людей творческих профессий, пьянство и нищета в конце жизни, совсем не редкость. Или что, все алкоголики связаны с Брюсом?

– Нет, конечно, но Саврасов был связан. Если ты посмотришь на его картины, то увидишь, что они все лёгкие и воздушные. Именно он ввёл понятие «романтический пейзаж». А что мы видим на его картине «Сухарева Башня»? Где лёгкость? Где романтизм? Ничего этого нет, только тяжёлая, мрачная готика. Очевидно, что во время работы над картиной что-то произошло, и это повлияло на всю его жизнь. Он стал пить, из за чего потерял работу в

Московском училище живописи, а потом, потерял и семью.

– Ну, хорошо-хорошо, допустим. Допустим, он что-то узнал, и, по доброй традиции голливудских кинофильмов, зашифровал это в картине. Но ты-то мне не Саврасовский рисунок совмещаешь со схемой метро, а рисунок Ворониной. Это не одно и то же. Она вполне могла знать, и о Брюсе, и о его адресах. Непонятно, правда, зачем ей это…

– У неё был доступ к рисункам Саврасова, мы с тобой уже обсуждали это, их она и копировала. В рисунках что-то спрятано, и убийца знает это, и ищет. И готов за них либо платить бешенные деньги…

– Либо убивать. – Закончила за неё Танич.

– Да.

– Хорошо, это возможно в случае с Ворониной. А остальные пять девушек, какое отношение ко всему этому имеют?

– Не знаю.

– Вот то-то и оно. Хватит. Пойдём куда-нибудь на воздух, голова болит.

– Поехали на Сухаревскую, потом на Бауманскую, а потом в Коломенское.

– Нет, давай сразу в Коломенское. Там, кстати, есть два камня. Один женский, и он помогает женщинам от болезней, а второй мужской.

– Он от мужских болезней? Каких интересно, от пьянства?

– Нет, он увеличивает мужскую силу.

– Ого, и какой тебе из них нужен? – Поддела Артёмова.

– На обоих посижу, один пусть голову вылечит, а второй сил прибавит. Что-то усталость второй день навалилась. Не хочу ничего.

– Поехали, найдём камни. А потом я покажу тебе часы, снятые с Сухаревой башни.

– Ты упрямая, да?

– Нет, но мне самой интересно на них посмотреть. Ещё когда делала там выставку, мне говорили об этих часах. Но как-то руки не дошли тогда, а может компании хорошей, не было.

– А теперь компания появилась?

– Да.

– Хорошо.

– Надо расплатиться и попросить вызвать такси. – Артёмова подняла руку, подзывая официантку.

– Зачем такси, я на машине.

– Отлично поехали, а то я на метро сегодня.

Через час в Коломенском.

Они стояли на краю оврага, вниз которого серпантином спускалась крепкая широкая лестница, с огромным количеством поворотов.

– Глубоко, а потом столько же наверх. Во сколько закрывается сам музей, мы успеем к твоим часам?

– Не волнуйся, я предупредила начальника охраны, нас пустят.

– Даже так?

– Да, он нормальный мужик, ещё и чаем угостит.

– Спасибо, обойдёмся без чая.

– То, что придём после закрытия, даже и лучше, никто не будет мешать.

– Хорошо. Ну что спускаемся? – Татьяна держала под руку художницу.

– Да.

Минут двадцать у них ушло на спуск к ручью. Причём несколько раз они останавливались на площадках лестницы, и умиротворённо смотрели вниз, крепко держась за руки. Наконец дошли до дна оврага, и неподалёку от лестницы, увидели огромную глыбу, на которой плотно сидели женщины разного возраста.

– А вот и камень. И что-то мне подсказывает, что он женский. – Артёмова пожала руку Татьяны. – И мест на нём нет.

– Подождём. Мне здесь нравится. – Танич выпустила руку Артёмовой и подошла к самой воде ручья. Присела, и зачерпнув воду, умылась. – Ох, какая холодная, руки стынут.

– Говорят вода в нём всегда 4 градуса.

– Очень хорошо освежает.

– Проходит голова?

– В пограничном состоянии.

– Вон место освободилось, иди, садись.

– А ты?

– Нет уж. Во первых, у меня ничего не болит, а во вторых,