12

А. Авторханов «Сила и бессилие Брежнева». Франкфурт-на-Майне, Посев-Ферлаг, 1979, с. 127-137.

Часть IV. Послевоенные национал-коммунизмы, их характер и природа

«Любое преступление было Сталину не чуждо...Сталин — это чудовище, которое, исповедуя отвлеченные, абсолютистские и в основе утопические идеи, на практике признавал только успех, насилие, физический и духовный геноцид».

Милован Джилас «Разговоры со Сталиным»

Введение

447

Мы уже говорили о логике появления советского коммунистического национализма или национал-коммунизма в результате провала попыток экспорта революционного коммунизма, то есть реально-интернационального коммунизма. Однако этот сталинский «национализм» не был своевременно замечен по нескольким причинам. Во-первых, Советский Союз настолько огромен и многонационален, что некий «пансоветский» национализм, — хотя упор в нем все больше делался на русский язык и даже на русскую, пусть и искаженную, национальную историю, — толковался коммунистами как источник интернационализма, некая «теплица» будущей мировой революции. Другое дело — появление национальных коммунизмов после Второй мировой войны в новообразованных малых странах Восточной и Центральной Европы, а затем в странах Латинской Америки, Азии и Африки. Даже в многонациональном Китае, особенно после того, как сорвались его попытки в 1950-х и начале 1960-х годов конкурировать с Советским Союзом в качестве попечителя местных коммунистических революций. Тут следует учесть и то, что все новые коммунистические страны в отличие от Советского Союза, само название которого, равно как и государственные эмблемы свидетельствовали о разрыве с исторической Россией, сохраняли свои исторические национальные названия и государственные эмблемы, хоть и с прибавлением пятиконечной звезды или еще какого-либо знака, свидетельствовавшего о

448

новой идеологии данного государства. Поэтому-то «советский патриотизм», исповедовать который должен был каждый коммунист в любом уголке мира, обладал неким глобальным подтекстом в отличие, скажем, от югославского коммунистического патриотизма или, тем более, югославского коммунистического национализма.

Мы не будем обсуждать коммунистические режимы, установленные Советским Союзом, так как это все были эпигоны Советского Союза, хотя впоследствии появился некий особый феномен Чаушеску в Румынии — коммунистического националиста позднесталинского образца и по типу национализма, и по жестокости. Не можем мы охватить и кратковременные коммунистические режимы в Африке. Коснемся лишь наиболее значительных и своеобразных более-менее «доморощенных» режимов Югославии, Китая и Кубы. Первого, поскольку от югославско-советского конфликта пошел раскол в коммунистическом мире; второго — из-за значительности в мире такого огромного государства как Китай, его попыток стать во главе коммунистов стран Третьего мира, его роли в дальнейшем распаде коммунистического международного единства и в значительной степени ввиду особых характеристик китайского революционно-коммунистического пути, отличающих его от советского и югославского прототипов; и третьего, как единственного долгосрочного коммунистического режима в особых условиях Американского континента[1].

Примечания к Введению IV

1

Можно было бы подробнее рассмотреть и коммунистические движения и режимы в бывшем Индокитае. Но, во-первых, в одной книге «нельзя объять необъятного», а во-вторых, вьетнамский вариант коммунизма очень близок к китайскому.

Глава 23. Югославия

449

В отличие от остальных «народных демократий», коммунистический режим Югославии, как и Албании, был в основном доморощенным, установленным коммунистическими партизанами, а не принесенным на штыках Советской армии. Создание строгой партийно-иерархической структуры югославской компартии под руководством Тито произошло лишь после того как из примерно 900 югославских коммунистов, проживавших в Москве или специально вызванных туда, 800 были арестованы и в большинстве своем уничтожены либо в подвалах ГПУ—НКВД в 1936—1937 годах, либо отправлены в ГУЛАГ, из которого на свободу в конце концов вышли лишь 40 человек. Первые попытки создания единой обще-югославской компартии относятся к 1919 году, но они не увенчались успехом. Вместо этого было множество различных марксистских группировок — от право-умеренных до крайне левых, проводивших теракты, за что в 1923 году компартии были запрещены и с тех пор фактически все видные югославские коммунисты побывали в тюрьмах Югославского королевства. Интересно заметить, что и в югославском случае Марксова теория о революционной компартии промышленного пролетариата полностью провалилась. Наиболее многочисленными коммунистические организации были в Черногории и Македонии, то есть в самых отсталых и бедных частях страны, где городского пролетариата фактически не было. Самыми малочисленными в пропорции к населению были партийные организации Словении — самой передовой и урбанизированной части страны, и Сербии, где коммунистическая организация состояла их кучки радикальной интеллигенции. В Хорватии компартия была весьма многочисленным отрядом интеллигенции и

450

студенчества. Существовала и крайне фанатичная коммунистическая группа, считавшая терроризм главным направлением своей деятельности, подобно российским эсерам. Руководителем этой группы был фанатик-аскет черногорец Милетич, а среди его сподвижников был и юный Джилас (тоже черногорец), который в 1950-е годы, после изгнания КПЮ из Коминформа, станет сначала автором самостоятельного пути развития югославского коммунизма, а затем — разоблачителем коммунистической диктатуры, гуманистом, автором «Нового класса», «Разговоров со Сталиным» и многих других публицистических произведений.

В 1939 году Коминтерн, а вернее, Сталин, назначил проживавшего в Москве Тито генсеком Югославской компартии и поручил ему покончить с фракционностью и сформировать единое централизованное руководство КПЮ, которое формально опиралось бы на некую коалицию левых сил под названием Народный фронт. В условиях 1939 года вся эта структура была, так сказать, «академической», поскольку почти все руководство титовской компартии находилось либо в политической тюрьме Сремской Митровицы, либо за пределами Югославии в качестве эмигрантов.

Советско-германский пакт вызвал некую растерянность среди коммунистов Югославии. В то время как сербский народ выступил решительно против сотрудничества с Гитлером (что Гитлер в апреле 1941 года использовал как предлог для нападения на Югославию), югославские коммунисты бездействовали, не смея противоречить советской политике. Так, на глубоко подпольной конференции КПЮ в Загребе в октябре 1940 года Тито назвал эту войну «Второй империалистической», до которой югославскому народу нет никакого дела, тем более «на стороне англо-французской военщины». Как указывает профессор Иво Банац, в результате победы на этой конференции стратегии Тито впервые в Югославии была создана «жестко дисциплинированная большевизированная коммунистическая организация».

В отличие от пассивности коммунистов, регулярные сербские части югославской королевской армии под командованием бывшего начальника Югославского генштаба генерала Дражи Михайловича ушли в леса и в активное антинацистское

451

подполье после разгрома Югославии Гитлером и расчленения страны оккупантами. Это движение четников, к которому примкнула небольшая часть хорватских и значительно больше словенских военнослужащих, положила начало югославской борьбе против оккупантов. Коммунистические партизаны под руководством Тито примкнули к этой борьбе только после нападения Германии на СССР — и вначале даже сотрудничали с четниками. Сотрудничество продолжалось