Ознакомиться с пьесой и постановкой поручили комиссии. В нее включили члена политбюро, наркома по военным и морским делам Климента Ефремовича Ворошилова, члена политбюро и главу профсоюзов Михаила Павловича Томского, члена оргбюро и секретаря ЦК Николая Афанасьевича Кубяка и члена ЦК, а также директора Института Ленина Ивана Ивановича Скворцова-Степанова.

Художественный руководитель Камерного театра выдающийся режиссер Александр Яковлевич Таиров обратился к Томскому с личным письмом:

«Глубокоуважаемый Михаил Павлович.

Позвольте поставить Вас в известность, что просмотр нашей последней постановки «Заговор равных» специальной комиссией, в которой Вы состоите, назначен в понедельник 21 ноября в 9 час. вечера. Это, так сказать, официальное извещение.

А кроме него, разрешите мне со всей горячностью и убедительностью попросить Вас непременно освободить это время и приехать на просмотр.

Вы, конечно, без моих пояснений понимаете моральную и жизненную важность этого вопроса для нашего театра, и я глубоко верю, что Вы приедете на просмотр и тогда убедитесь лично, что нами проделана громадная и честная работа, имеющая все права занять свое место в ряду постановок к 10-летию Октября».

Таиров, разумеется, не видел написанного на спектакль доноса и не знал, что постановка обречена, поскольку вызывает ассоциации с изгнанием Троцкого. Письмо Томскому было ошибкой, потому что член политбюро был разгневан осведомленностью режиссера.

Томский переслал письмо Молотову с сопроводительной запиской:

«Дорогой Вячеслав!

Прилагаю при сем копию письма Таирова ко мне от 19 сего месяца. Не пора положить конец бесстыдной болтовне о Политбюро и его постановлениях? Как узнал Таиров о постановлении ПБ? Зачем ему надо?»

24 ноября судьба постановки в Камерном театре и самой пьесы Левидова была решена. В постановлении политбюро учло и пожелание Томского:

«а) Принять к сведению сообщение комиссии Политбюро о признании ненужным разрешать постановку в театрах пьесы «Заговор равных».

б) Признать работу комиссии законченной.

в) Просить ЦК закончить в недельный срок расследование виновных в разглашении постановления Политбюро о пьесе «Заговор равных».

г) Поручить Оргбюро рассмотреть в двухнедельный срок вопрос о составе Главреперткома под углом зрения его изменения и подбора лиц, обеспечивающих правильную работу Главреперткома, и внести в Политбюро свое предложение по этому вопросу».

В тот же день секретарь Центральной контрольной комиссии ЦК Н.М. Янсон доложил Сталину, что «расследование привело к тов. Луначарскому. Но так как т. Луначарского нет в настоящее время в Москве и спросить его не удастся, то придется отложить до его возвращения из-за границы».

Наркому просвещения пришлось давать объяснения. После чего 30 декабря 1927 года партколлегия ЦКК постановила «указать т. Луначарскому, что разглашение постановления Политбюро ЦК ВКП(б) стало возможным потому, что о предстоящем просмотре пьесы членами комиссии Политбюро он сообщил работникам театра». Политбюро утвердило взыскание, наложенное на наркома просвещения.

Через два месяца политбюро сформировало новую коллегию Главреперткома. Ее возглавил Федор Федорович Раскольников.

Некоторое время Троцкий жил у Белобородова, продолжая сопротивляться огромному партийно-государственно-чекистскому аппарату. Несколько самых преданных сотрудников оставались с ним. Свидетельствует Виктор Серж, сам участник оппозиции:

«Старик принял меня в маленькой комнате окнами на двор, где стояла лишь английская кровать и стол, заваленный картами всего мира. В куртке с сильно потертой подкладкой, бодрый и высокий, с пышной, почти совсем седой шевелюрой и нездоровым цветом лица, он, как зверь в клетке, маялся беспокойной энергией.

В соседней комнате снимали копии с посланий, только что им продиктованных; в столовой принимали товарищей со всех уголков страны, с которыми он торопливо разговаривал в перерывах между телефонными звонками…»

Сталин не вынес присутствия в Москве даже лишенного всех постов Троцкого. Его отправили в ссылку в Алма-Ату «за контрреволюционную деятельность».

Льва Давидовича это не испугало и не лишило энергии и темперамента. Он писал оттуда всем своим сторонникам, которые продолжали сохранять ему верность и попытались создать нечто вроде параллельной партийной организации.

«Его стойкость в эпоху морального оскудения, — писал Виктор Серж, — делала из Троцкого образец, само существование которого, даже с кляпом во рту, возвращало веру в человека. Поношения больше не имели власти над его именем, расточавшиеся потоками клевета и оскорбления, в конце концов, бессильные, оборачивались против самих себя, создавая вокруг него новый странный ореол; и он, никогда не умевший строить партию — его способности идеолога и организатора были иного, совершенно отличного свойства, нежели качества оргсекретарей, — приобрел, благодаря своей моральной силе, несколько тысяч непоколебимо верных сторонников».

Глава правительства Алексей Иванович Рыков, выступая на ноябрьском (1928 года) пленуме ЦК, говорил:

— Решением съезда мы открытых троцкистов исключаем.

Голос из зала:

— Уже арестованы.

Рыков продолжал:

— Мне подсказывают — «уже арестованы». Я боюсь, что вы немного преуменьшаете опасность. Во-первых, не все открытые троцкисты арестованы, а во-вторых, и в недрах партии есть до сих пор элементы, сочувствующие троцкизму и разделяющие эту идеологию. Чтобы это показать, достаточно одного примера: в Ленинграде если не в лучшей, то, во всяком случае, в одной из лучших организаций целая ячейка была возглавлена троцкистским бюро. Думать, что троцкизм не улавливает новых сторонников, кроме тех, которых в тюрьму сажаем, значит недооценивать троцкистскую опасность в партии. Конечно, та демонстрация троцкистов, которая была в Киеве перед зданием ОГПУ и местного совета, небольшая.

Голос из зала:

— Тридцать человек.

Рыков:

— Я не знаю точное число участников, но небольшая. Но в этом случае мы имели, как бы то ни было, открытое выступление троцкистов. Троцкизм является еще организацией, которая до сих пор обладает способностью проводить свои выступления если не во всесоюзном масштабе, то, во всяком случае, как-то руководить отдельными выступлениями в ряде городов…

Впрочем, ОГПУ постепенно сумело почти полностью изолировать Троцкого. Его письма и статьи перехватывались. Чекисты следили за всеми, кто был заподозрен в симпатиях к Троцкому. У кого-то при обысках находились листовки, написанные Троцким. Самой популярной была листовка «Партию с завязанными глазами ведут к катастрофе». Это была запись беседы Каменева, тоже исключенного из партии, с Бухариным, который еще был членом политбюро. Николай Иванович Бухарин, напуганный всевластием Сталина, вдруг пришел к опальному Каменеву и стал говорить с ним откровенно о том, что генеральный секретарь ведет страну к катастрофе.