– Да, её история неожиданна, – Марка кольнула такая старательная отстранённость любимой.

– Я слышала их историю. Все концы начинают собираться.

– Кристя, зачем ты полезла в нашу бодягу? Это же сплошной геморрой, зачем тебе это?

Кристина, не отвечая, встала, подошла к залепленному газетами окну, старательно оторвала кусок и, протерев стекло собственным рукавом, стала смотреть вдаль.

– Я видела, как погиб твой дядя, – заговорила она ровным голосом, хотя слышно было, что даётся ей это с трудом. – Он, наверное, мог уйти, но тогда я с твоим другом на руках попала бы прямо на цепочку спецназовцев. У меня кончались силы, я могла не выдержать. Только не пойму, откуда Константин узнал об этом, – когда она произнесла имя дяди, её голос явственно дрогнул. – Он просто выскочил на них, открыл огонь, отвлёк их на себя. А нам удалось уйти.

– Он мог иногда видеть то, что другие не замечали, – Марк сумел справиться с собой, удержал голос, не дал ему сорваться.

Он встал с дряхлого рваного дивана, подошёл к Кристине, встал сзади. Надо было протянуть руки, обнять её, притянуть к себе, но не хватало смелости. Вместо этого он спросил:

– Ты не ответила. Зачем ты в это влезла?

Кристина резко обернулась. На Марка взглянули две лучащиеся звезды.

– Потому что я люблю тебя, вот зачем!

Эти слова более не нуждались ни в каких пояснениях. Марк протянул руки, нежно взял Кристину за плечи и притянул к себе. Её голова упала к нему на плечо, но он, не желая больше ничего терять, развернул её к своему лицу и, приблизившись губами к её губам, прошептал:

– Я люблю тебя! Прости, я был идиотом и подонком, но я люблю тебя, люблю больше жизни!

Страсть – это когда тебе всё равно, что происходит вокруг, что было до этого и что будет потом, рушатся ли вокруг горы, разваливается ли твой дом от землетрясения, гремят ли вокруг взрывы или окружает трескучая северная тишина. Страсть – это когда нет места мыслям и здравому смыслу, это когда наплевать, что последует за этим завораживающим, ослепительным мигом, будешь ли ты жить или мгновенно умрёшь. Страсть создала всё вокруг – и звёзды, и мельчайшие частицы мироздания. Страсть покоряет и побеждает, она способна одолеть любой запрет и ограничение, сразить всех врагов и оттолкнуть всех друзей. Страсть…

Они не помнили ничего и ни на что не обращали внимания. Что им были любые соблазны мира и любые посулы могущества, когда каждый из них только что обрёл утерянную часть самого себя! Сверкающее пламя и ревущий водопад, неистовый вихрь – вот что было вокруг, что унесло их в запредельную даль всепоглощающего восторга. Сорванная одежда, разлетевшаяся по углам, хриплые, неудержимые стоны предвкушения, скользящие жадные руки, скрипучий диван и миг, когда все преграды разрушены и тела слились в одно, и крик, и боль, и безумное наслаждение, и уносящая вдаль всё разрушающая и всё создающая страсть, напиться которой невозможно и нет никакой возможности остановиться…

Когда Марк пришёл в себя, то понял, что Кристина плачет, а сквозь слёзы повторяет только одно:

– Никакая сила не стоит счастья… Никакая…

Сейчас Марк сидел в комнате, где, кроме него, находились отец Роман, Володя и Кристина. Рената была с Юлькой, чтобы девочка, постоянно впадавшая в беспамятство, не оставалась одна, а Кирилл с Оранжем возились на кухне. И если Кириллу просто нравилось готовить, то Оранж всё это время старательно избегал встречаться со всеми взглядом, был очень мрачен, бледен и необыкновенно молчалив. Но Марк, понимая, что Костя, по сути, погиб из-за невообразимой глупости Оранжа, всё же на друга зла не держал, помня, как героически тот пытался исправить свою ошибку. Вот только подойти к другу и сказать что-нибудь тёплое или хотя бы нейтральное не было сил, а потому они так и перемещались по дому – чтобы не сталкиваться друг с другом.

Беседа, протекавшая в комнате, началась вроде бы с незначительной ерунды, простого вопроса, но постепенно приобретала всё более интересную направленность. Странно, но этот обаятельный Володя очень быстро сумел разобраться, кто есть кто, и всю силу своего любопытства сосредоточил на отце Романе. Сам Марк, надо сказать, тоже имел к необычному священнику множество вопросов, но никак не удавалось застичь его одного, чтобы эти вопросы задать. Поэтому пока приходилось слушать, что он ответит Володе.

– Так вы думаете, что пришла пора поменять элиту? И что же это даст? – Володя открыл чугунную дверь печи и подбросил очередное корявое полено.

– Нет, вы неправильно понимаете. Простая замена одной элиты на другую не принесёт ничего, кроме перехода власти и возможности управлять и распоряжаться ресурсами к людям, которые до этого либо были на вторых ролях, либо вообще не присутствовали во властных или финансовых верхах. Подобные люди через каких-нибудь несколько лет превратятся в такую же точно элиту, и все их громкие уверения про беспокойство о стране и народе превратятся в очередной мираж – красиво, но… недостижимо. А главное, в обществе, существующем на сей день, это абсолютно нереально. Пока общество устроено по принципу толпо-элитаризма, всё будет повторяться из раза в раз, может быть, с незначительными вариациями…

«А Оранж тогда, получается, был прав», – подумал Марк.

– Так и что же, каков выход? – Володя обаятельно улыбнулся насупившемуся отцу Роману. Ну что за сукин сын, как это у него получается улыбаться настолько обаятельно? И как же он в такие моменты похож на Джорджа Клуни, это просто фантастика…

– А выход, тем не менее, есть, – отец Роман продолжал оставаться сугубо серьёзным. – Выход в том, чтобы поменять представление общества о том, какая в принципе должна быть его элита. Точнее, не так. Правильнее будет сказать, что элиты вообще не должно быть, как не должно быть и толпы. Просто каждого человека с детства надо воспитывать человеком, а не животным или биороботом. При этом следует не давать воспитуемым скатываться в демонизм, когда они вдруг, заметьте, вдруг, могут себе вообразить, что весь мир вертится именно вокруг них и только их собственная личность имеет значение и вес.

– А как это сделать? Вы нарисовали слишком идиллическую картинку, а утопии, обычно, абсолютно нежизнеспособны, – Володя опять мягко улыбнулся.

– Если маленького человека с детства учить жить правильно, учить его слышать и понимать окружающий мир, жить в гармонии с природой и самим собой, учить отличать правду от лжи, помогать разбираться в том, что существует на самом деле, а что – злонамеренная выдумка, а главное – за каждым произошедшим событием, за каждым упавшим с дерева листочком, за каждой улыбкой родителей, за каждым собственным успехом или поражением видеть непреклонную волю Всевышнего Творца – вот тогда мы и получим общество людей, свободных от любого вида рабства, от любой социальной несправедливости. И тогда…

– Позвольте усомниться в реальности осуществления столь прекрасных по своей сути замыслов, – голос Володи был мягок, но лицо больше не улыбалось. – Как показывают уроки истории, то, что вы сейчас проповедуете, уже не раз пытались сделать. В разные времена. И разные люди. Однако все их попытки заканчивались абсолютно одинаково. Сначала из самых ярых сторонников прекрасной идеи выстраивался этакий своеобразный кружок приближённых учеников главного идеолога. Затем, после смерти руководителя и наставника, этот кружок узурпировал право на понимание и толкование откровений своего учителя. Потом они ссорились между собой. А потом, через какое-то время, из этих учеников, искренне верящих, что они всё делают правильно, выкристаллизовывался один или несколько, которым, в сущности, было глубоко наплевать на то, чем руководствовался создатель их идеологии, потому что они очень точно улавливали преимущества следования красивой идее. А преимуществами всегда становятся власть, богатство и могущество, основанные на почитании толпой главного идеолога, который, как правило, сам был высокоморальной личностью или святым. Разве не так? Но люди, сначала слепо верившие или желавшие верить, через какое-то время прозревали и понимали, что никакой справедливостью, всеобщим счастьем или царством Божьим здесь и не пахнет. Тогда и получалось, что настойчивые попытки новой элиты, завладевшей монопольным правом на толкование откровений, а значит, и на управление, убедить разуверившихся людей, что всё, в том числе и их власть, происходит по Воле Божьей, обычно заканчивались одним и тем же. Революцией! В какой бы форме она ни происходила: в виде Реформации, Протеста, отделения или разделения церквей, это неважно, потому что Революции обычно влекут за собой кровавые войны или, что намного хуже, простой по своей сути, но ужасающий по своим последствиям результат – кризис веры, – Володя с интересом посмотрел на священника, мол: «Теперь ваш ход, голубчик, попробуйте-ка опровергнуть».