В 1858 г. успехи были весьма скромными. К сентябрю удалось поднять только шесть судов (крупных военных кораблей среди них не было) и один полностью разрушить взрывом. Между тем подготовка к взрывным работам велась еще на десяти кораблях, в том числе на бывшем флагмане Черноморского флота, 120-пушечном «Париже»[835]. Настоящий прорыв наступил в конце 1859 или в начале 1860 г. после того, как Гоуэн стал использовать два более крупных кессона обновленной конструкции и модифицировал технику подъема, применив более прочные цепи[836]. Важным достижением стал подъем 6-пушечного колесного парохода «Крым» 20 декабря 1860 г., до зимнего перерыва в спасательной операции, — за подъем пароходов русские выплачивали премию. Не сумев поднять три судна того же класса к установленному сроку, 1 ноября 1859 г., Гоуэн платил российским властям ежемесячные штрафы[837]. Новые методы Гоуэна начали демонстрировать свои возможности; вероятно, в новом году он надеялся значительно ускорить спасательные операции, поскольку от этого зависела кредитоспособность, а значит, и будущее его компании.

Возможно, именно финансовые трудности побудили Гоуэна возобновить операцию в разгар зимы: в феврале и марте 1860 г. он поднял со дна Севастопольской бухты несколько кораблей, в том числе пароходофрегаты «Бессарабия» и «Громоносец». Это были ценные суда класса «Крым», подъем которых уменьшил размер штрафа российским властям[838]. Что касается парусных судов, которые составляли большинство из первых трех рядов, перегораживавших вход в гавань и ее дальнюю часть, ни один из них не был поднят целым. Все уничтожили с помощью взрывов. Но оставалось поднять еще один ценный приз: знаменитый 11-пушечный пароходофрегат «Владимир», который лежал на глубине десяти футов в самой глубокой части севастопольского рейда. Как указывалось выше, до начала Крымской войны на этом быстроходном маленьком пароходе Николай I прибыл на свою последнюю инспекцию Черноморского флота; в первом морском бою между пароходами «Владимир» под командованием Бутакова вынудил капитулировать турецкий колесный фрегат «Перваз-Бахри»; его дальнобойные пушки вместе с пушками «Херсонеса» прикрывали отход русских войск после Инкерманского сражения 5 ноября 1854 г. До того как перегородить рейд, он успешно участвовал в морской блокаде, охотясь за турецкими торговыми судами у побережья Анатолии. Примечательно, что «Владимир» был последним кораблем, который затопили русские, и последним, который удалось поднять Гоуэну. Это выдающееся достижение датируется 17 августа 1860 г.[839]. Все остальные корабли были уничтожены с помощью взрывов.

К концу 1860 г. оставалось убрать семнадцать военных кораблей и тринадцать торговых судов[840]. Операция по очистке бухты продолжалась до 1862 г., когда уже шла Гражданская война в Америке. Россия показала себя твердым сторонником северян, благодарная за помощь, оказанную Соединенными Штатами во время Крымской войны. И Россия, и Север опасались, что конфликтом в Америке воспользуется Великобритания, однако Соединенное Королевство, несмотря на явные симпатии к конфедератам Юга, осталось нейтральным. Общей у России и Севера была поддержка идеи аболиционизма: соответственно, освобождения рабов и крепостных крестьян. В июне 1861 г., когда Александр II принимал в Петербурге американского посланника Кассиуса Клея из Кентукки, царь заявил, что две страны «объединяет общая симпатия к делу эмансипации»[841]. Таким образом, несмотря на мелкие бюрократические трудности, с которыми сталкивался Джон Гоуэн в Севастополе, политические отношения России и Соединенных Штатов в середине XIX в. были, без сомнения, теплыми — в отличие от большей части XX и первых десятилетий XXI в.

Тем временем подрыв и подъем затопленных в бухте Севастополя кораблей оказался делом долгим; усложняли задачу трудности с установкой пороховых зарядов под водой и протягиванием цепей для подъема под корпусами судов, а также ил на дне бухты и разрушительная деятельность корабельных червей. Когда летом 1862 г. Гоуэн закончил работы, Севастополь удостоился визита Александра II и великого князя Константина, которые осмотрели очищенный рейд и небольшие бухты. Император поблагодарил Гоуэна, но российское правительство так и не заплатило ему, а всю собственность американца в России конфисковали. Это была вопиющая несправедливость, но все попытки Гоуэна получить какую-либо компенсацию от русских закончились неудачей[842]. Описывая эту «крупнейшую морскую спасательную операцию в истории», если судить по количеству поднятых кораблей, Вейт так суммировал достойные восхищения достижения Гоуэна:

ВОССТАНОВЛЕНИЕ И ВОЗРОЖДЕНИЕ СЕВАСТОПОЛЯ

Восстановление и возрождение — задача огромного масштаба, потребовавшая нескольких десятков лет. Поначалу дело продвигалось медленно. Чарльз Гордон ненадолго вернулся в город по пути к новому месту службы в Армению, где он должен был участвовать в демаркации границы между Россией и Турцией. В письме домой от 3 июня 1858 г. он отмечал:

Любопытно, что Гордон не упомянул о спасательной операции Гоуэна, хотя не мог не знать о ней. Другие путешественники, которые побывали в Севастополе позже Гордона, отмечали заброшенность и разруху. Знаменитый русский драматург Александр Островский приехал в город летом 1860 г. Вот что он писал своим друзьям, актерам П. М. Садовскому и С. С. Кошеверову, 19 июля 1860 г.: «Без слез этого города видеть нельзя, в нем положительно не осталось камня на камне. Когда вы подъезжаете с моря, вам представляется большой каменный город в превосходной местности, подъезжаете ближе — и видите труп без всякой жизни»[845]. Все последующие годы в Севастополь непрерывным потоком ехали иностранцы, в числе которых в 1867 г. был Марк Твен. В чрезвычайно популярном повествовании о длительном путешествии в Европу и на Святую землю «Простаки за границей» он вспоминал: