А что же Италия? Вечером 10 сентября Осима спросил Штамера: «Как быть с Италией?» «Предоставьте Италию Германии», – ответил тот. В ее согласии в Берлине не сомневались, тем более что летом 1940 г. Муссолини предпринял ряд конкретных шагов в желаемом направлении. Во-первых, посол Аурити, скептически относившийся к союзу с Японией и враждебно настроенный к СССР, был отозван из Токио уже в мае, а 20 июля его более покладистый преемник Инделли вручил императору верительные грамоты. Во-вторых, были нормализованы отношения с СССР, ухудшившиеся во время «зимней войны». 19 сентября в Рим приехал Риббентроп и огорошил Чиано известием о военном союзе с Японией, между прочим сказав, что он направлен против США и СССР.[514] Последнее, похоже, предназначалось исключительно итальянскому министру, симпатии и антипатии которого были хорошо известны, поскольку никому более ни Риббентроп, ни его посланцы в Токио об антисоветской направленности пакта не говорили.

На переговорах в Риме рейхсминистр добился полного одобрения и поддержки своего плана, однако в последнюю минуту возникли новые трудности. Главной проблемой стал секретный протокол, отвергнутый Германией. Мацуока предложил заменить его обменом нотами, но настаивал на своих формулировках, а также на том, что пакт должен быть подписан в Токио. Риббентроп назвал его претензии «откровенно детскими» и отказался их удовлетворить.[515] Казалось, договор обречен, но вечером 24 сентября Отт и Штамер внезапно согласились на последние предложения Мацуока, в том числе на то, что Япония оставляет за собой право самостоятельно решать вопрос о вступлении в войну.

Тайный совет дает добро

26 сентября пакт обсуждался в Тайном совете в присутствии императора. «Старейшины», давно не принимавшие реального участия в текущей политике, но формально считавшиеся «последней инстанцией», задавали вопросы, премьер и министры – отвечали. Дипломат-ветеран Исии Кикудзиро, бывший министр иностранных дел и посол в Вашингтоне и Париже, спросил (думаю, не без иронии), что такое «новый порядок в Европе». Другие члены совета интересовались более прагматическими вопросами. Каковы точные географические границы «Великой Восточной Азии»? Как обстоят дела с запасами нефти на случай войны с Соединенными Штатами? Не вел ли Штамер каких-нибудь бесед в Москве по дороге в Токио, или, напротив, не приведет ли заключение пакта к объединению США и СССР? Почему правительство до сих пор не приняло должных мер по нормализации отношений с Москвой? Министры, особенно Мацуока, старались говорить четко и конкретно. «Новый порядок» – это примерно то же самое, что хакко итиу.[516] «Великая Восточная Азия» включает Французский Индокитай, Таиланд, Бирму, Голландскую Индию, Новую Каледонию, Новую Гвинею. Нефти хватит! – это в один голос утверждали военный министр Тодзио и морской министр Оикава. Штамер никаких переговоров в Москве не вел: он так сказал, и мы ему верим (верили не зря – действительно, ничего не было). Усилия к нормализации японо-советских отношений прилагаются, но Москва слишком много просит. «В настоящий момент наша Империя должна объединиться с Германией и Италией и улучшить отношения с Советским Союзом, – суммировал Мацуока, – переломить международную ситуацию в свою пользу и сделать все, чтобы не допустить войны между Японией и Америкой».

Когда министры, дав объяснения, откланялись, совет начал обсуждение пакта. Наиболее серьезные опасения он вызвал у Исии, давнего противника сближения с Германией и Италией, против которого он выступал еще в 1935 г., а затем в 1939 г., когда вопрос уже обсуждался Тайным советом.[517] Осенью 1938 г., перед отъездом в Италию, у него побывал с визитом Сиратори, приходившийся Исии племянником по материнской линии. Разумеется, они обсуждали будущий союз. Когда Исии выразил сомнения в его целесообразности, Сиратори заметил, что «дядюшкина дипломатия устарела».[518]

«В случае союзного договора одна сторона старается извлечь из него максимальные выгоды для себя за счет другой, – говорил Исии на заседании Тайного совета. – Наводит на размышления тот факт, что еще ни одна страна не извлекла никаких выгод из альянса с Германией и ее предшественницей Пруссией. Более того, они подвергали себя непредвиденным бедствиям, а то и вовсе переставали существовать ». Исии напомнил коллегам известные слова Бисмарка, что в любом союзе один является наездником, а другой лошадью и что Германия всегда должна быть наездником, подчеркнув, что Гитлер, верный последователь Макиавелли, не менее, если не более, опасен. «С какой стороны ни глянь, нельзя поверить, что нацистская Германия под руководством Гитлера может быть верным союзником Японии на долгое время… Ни Германии, ни Италии нельзя особо доверять». Однако сказав в заключение: «Я усердно молюсь, чтобы мои опасения оказались беспочвенными», он вместе со всеми поднялся со своего места в знак согласия. Решение было принято единогласно, и император покинул зал, не проронив ни слова, как это было заведено по этикету.[519]

В пятницу 27 сентября в Берлине подписи под договором поставили Риббентроп, Чиано и Курусу, не приложивший к тому никаких реальных усилий. Одновременно пышная церемония состоялась в Токио, где проходила важнейшая, заключительная стадия переговоров. Протокольная фотография запечатлела в первом ряду Коноэ, Отта и Инделли, во втором – Штамера, Мацуока и Тодзио; кроме военного министра, все во фраках. На другой фотографии мы видим министров и дипломатов с бокалами, поднятыми за успех пакта.

Тройственный пакт был заключен в то время, когда европейская война еще не переросла в мировую, хотя возможность такого поворота событий с каждым днем становилась все больше. Это, несомненно, отразилось и на содержании договора, который гласил: