- Милостивые господа, зачем страдать всем: трое сытых лучше, чем четверо голодных. Меня давно уже терзают муки совести при виде ваших искаженных страданием лиц, сегодня же чаша терпения моего переполнилась. Не побрезгуйте, господа, и вкусите от тела моего, добровольно возлагаемого на алтарь нашей...

- Пардон, господа, очень прошу меня извинить, но я вынуждена со всей серьезностью, по праву старшинства, настаивать на

своем первенстве. - И пантера, обменявшись с лисом несколькими довольно резкими фразами, вежливо, но решительно отодвинула его в сторону. - Господа, имею честь предложить вам себя в качестве закуски, дабы облегчить вам муки голода, - поймите, для меня это не столько бусидо, сколько веление сердца, я... я...

- Но мадам, дорогой и бесценный наш друг, с чего вы взяли... - загомонили все разом, в том числе и лев (пантеру, как известно, чрезвычайно сложно убить). - Уж не думаете же вы, что мы и в самом деле... Ха-ха-ха...

«Скверная история! - подумал благородный верблюд, и в его душу стало закрадываться страшное подозрение. - Вот те на, экий, право, камуфлет! Дело дрянь, но... но бусидо... впрочем, будь что будет, - однажды пронесло, пронесет и на сей раз, в конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанского! Итак, бусидо!!!»

Надменно приподняв бровь, он уронил монокль, царственным жестом поймал его и решительно шагнул вперед.

- Господа, э-э, древний девиз гласит: Dulce et decorum est pro patria mori![141] Если мне будет позволено предложить себя...

Договорить ему не дали.

В сумятице голосов: «Позволим, любезный друг, конечно же, позволим, ведь это выше наших сил - отказать вам в вашей благородной жертве!» - слышно было, как насмешливо фыркнула пантера, готовясь к прыжку.

-Pro patria mori! Ха-ха-ха! Глупая падаль, вот сейчас тебе будет и премьера, и смокинг, и белый галстук! - едва успел проворчать ворон, наслаждаясь местью, как страшный удар обрушился на верблюда, раздался хруст костей - и Гарри С. Читракарна прекратил свое земное существование...

Воистину, бусидо не предназначено для верблюдов.

Достоверно и без обмана, истинно говорю тебе:

то, что внизу, то и наверху...

Tabula smaragdina[142]

Cтарый кальмар, почтивший своим присутствием одну из расположенных на отшибе банок кораллового рифа, блаженствовал: то, ради чего он прибыл в эту богом забытую глушь, - толстый синий фолиант, обнаруженный местными простаками в затонувшем испанском галионе, - стоило потраченных усилий, и теперь, взгромоздившись на бесценный подарок всем своим грузным телом, головоногий моллюск[143] медленно, растягивая удовольствие, всасывал старинную, чудом сохранившуюся типографскую краску.

Неискушенные провинциалы, разинув рты, с почтительным недоумением взирали на это пиршество духа и никак не могли взять в толк, что такого особенного нашла столь важная персона, как этот медицинский советник, в какой-то древней, пожелтевшей от времени книге.

А почтенный господин, охочий до всевозможных лекарственных снадобий, знай себе наслаждался изысканным деликатесом, с видом гурмана смакуя каждую буковку, так что две несчастные юные морские звездочки, задолжавшие ему кругленькую сумму, совсем умаялись, с утра до вечера перелистывая страницы лакомой инкунабулы.

Каким образом на его пухлой физиономии - она у кальмара находится в том интимном месте, на котором все нормальные существа обычно сидят, - держалось золотое пенсне (почетный трофей!), не знал, похоже, даже сам головоногий медицинский советник. Стекла сего мудреного оптического снаряда, призванного свидетельствовать о неординарном интеллектуальном уровне его обладателя, были разведены в разные стороны (одно смотрело налево, другое - направо), и тот любознательный обитатель морских глубин, который имел неосторожность заглянуть в

них, тут же терял всякую ориентацию в пространстве и вел себя словно пьяный в стельку матрос...

Мир и покой царили на песчаном дне: кальмар продолжал вкушать от подаренной книги, а сгрудившиеся на почтительном расстоянии зеваки по-прежнему глазели на диковинную трапезу, дивясь изысканным гастрономическим вкусам этого приближенного к высшим сферам вельможи.

И вдруг, откуда ни возьмись, осьминог - выставив вперед свою башку, похожую на бесформенный бурдюк, и, словно связку прутьев, волоча за собой щупальца, этот невесть откуда взявшийся выскочка, дерзнувший нарушить торжественное благолепие обстановки, спланировал рядом с заветным фолиантом. Дождавшись, когда знатная особа, прервав свое священнодействие, соизволила наконец поднять на него близорукие бельма, он склонился в глубоком поклоне и, рыгнув пару раз, осторожно изверг из желудка какую-то жестяную банку с выгравированными на ней буквами.

- Э-э, вы, любезнейший, если не ошибаюсь, фиолетовый осьминог из Штайнбутгассе? - благосклонно осведомился кальмар. - Помню, помню, я ведь в свое время знавал вашу матушку, урожденную фон Октопус[144]. А ну-ка, как бишь тебя, окунь, что ли, подай-ка мне быстренько тот раздел Готского альманаха, который касается отряда морских моллюсков! Ну, так что же я... э-э... могу для вас сделать, любезнейший осьминог?

- Надпись... кхе, кхе... надпись про... прочесть... кхе, кхе, кхе, - заискивающе промямлил тот и, смущенно закашлявшись, указал на свою жестянку.

Медицинский советник важно, словно прокурор, протер пенсне и, водрузив его на прежнее место - ну да, то самое, на котором у нормальных существ принято сидеть, - вылупил на банку свои глядящие в разные стороны буркалы. С минуту он оторопело молчал, потом, справившись с волнением, сглотнул набежавшую слюну и возопил:

- Ба, что я вижу - бламоль[145]! Да ведь это же поистине бесценная находка! Не иначе с недавно затонувшего рождественского

парохода... Бламоль! Да ведь это же новое чудодейственное лекарство - чем больше его принимаешь, тем здоровее становишься! А ну-ка живо вскройте мне эту жестянку! Эй, как бишь тебя, окунь, кажется, слетай-ка к тем двум омарам... ну ты же знаешь их адрес: Коралловая банка четыре, вторая ветвь, братья Скиссорс... Только быстро - одна нога здесь, другая там!